Бунт на продажу. Как контркультура создает новую культуру потребления
Шрифт:
Самое слабое место контркультурного мышления — неспособность сформировать понятия о действительно свободном обществе, а тем более предложить практическую политическую программу изменения мира, в котором мы живем сейчас. Однако уклон в сторону экзотизма вызвал массовое отрицание этой проблемы, сформировав представление, что какой-то другой культуре — процветающей за горизонтом — свойственны совершенно иные мышление и поведение и она поможет нам выбраться из железной клетки современности. Бунтари контркультуры потратили десятки лет, мечтая раздобыть волшебный «ключ от двери тюремной камеры» и обращая свой взор то на безумную культурную революцию в Китае, то на пустыню Мохаве, богатую галлюциногенными кактусами пейотами. Но результаты этих поисков никак нельзя было назвать настоящим открытием нового пути. Проецируя собственные
Соблазнительность экзотики — не новый феномен. Процесс самопознания через неистовый поиск «иного» — постоянная тема западной цивилизации, проявляющаяся в таких романтических понятиях, как «дикий Запад», «сердце Африки» и «блеск Востока». Эта тема породила распространенное убеждение, что по мере развития цивилизации мы утратили понимание того, кто мы на самом деле и вообще что такое жизнь. Но если в этом виновата цивилизация, то разумно предположить, что «реальность» по-прежнему можно найти где-то еще — в нецивилизованных культурах, эзотерических религиях и даже в истории древнего мира. Большое распространение получил образ «благородного дикаря», версии которого можно найти в политических трудах Жана-Жака Руссо, в рассказах Гюстава Флобера о своем путешествии в Египет и на полотнах Поля Гогена, написанных на острове Таити. В глазах Руссо первобытный человек был счастлив, поскольку он был самодостаточен, имел возможность удовлетворять свои естественные потребности в пище и сексе и не знал социального неравенства, характеризующего современное общество. Руссо считал, что в крупных европейских государствах человек стал отчужденным от своей подлинной самости и озабоченным искусственными потребностями и фальшивыми моральными обязательствами — такими как лицемерное соблюдение манер, маскирующих жестокость буржуазного образа жизни.
Это во многом звучит как критика массового общества, разве что идеал благородного дикаря — не поиск экзотики, а ностальгия по собственному европейскому ушедшему прошлому. Руссо даже казалось, что город Женева сохранял определенную невинность и чувство настоящей общности, которое можно уберечь от дальнейшего разложения. В работах Гогена и Флобера мы видим аналогичное желание вернуть утраченное Европой. В Египте Флобера привлекала грубая простота повседневной жизни, разительно отличавшаяся от жеманства, снобизма, самодовольства и расизма французской буржуазии. Он нашел в Египте уважение к ценностям, которые больше не одобрялись его обществом. Но неприязнь у Флобера вызывала исключительно французская элита, он никоим образом не критиковал обычаи и ценности масс. Подобно Руссо, он искал убежище от лицемерной упорядоченности европейской жизни.
Это контрастирует с контркультурными взглядами, согласно которым нам нужно полностью сменить западные культуру и способ мышления. Появляющийся из подобного стремления экзотизм — это уже не желание возвращения к примитивной первобытности, а скорее желание чистого «иного» — изменения ради изменения. Многие бунтари контркультуры утоляли данное стремление чтением литературы в жанрах фэнтези и фантастики (внеся продукцию, созданную в этих некогда маргинальных жанрах, в списки бестселлеров). Знакомясь со сказочными странами — от Гипербореи из цикла «Конан-варвар» Роберта Говарда («Варварство — это естественное состояние человечества. Цивилизация — состояние неестественное») до Средиземья из «Властелина колец» Дж. Р. Толкиена — бунтари контркультуры страстно желали жить в среде, полностью отличной от нашей. В особенности они жаждали попасть в «магический» мир — такой, где обычные законы физики и общества не действуют. Они мечтали о временах, когда «власть людей» (по выражению Толкиена) еще не наступила.
В то время как некоторые довольствовались одними лишь фантазиями о таком мире, другие отправились на его поиски. Одни люди делали это буквально, разыскивая, например, Атлантиду. Другие пытались найти его через наркотики, полагая, что ЛСД, кактусы пейоты дают возможность перемещаться в другие измерения. Но основная масса надеялась найти альтернативу в незападных культурах, где по-прежнему процветали культ колдовства, а репрессивные структуры западной технократии еще не захватили власть. От «Сиддхартхи» Германа Гессе до «Учения дона Хуана» Карлоса Кастанеды — бунтари контркультуры
Результат этого — непомерное проецирование контркультурных стремлений и фантазий на незападный мир. Мы не можем найти Средиземье или познакомиться с представителями Великой Старой Расы в «пространстве между звездами», но мы способны совершить паломничество в Индию или отправиться в Непал, чтобы открыть неведомую экзотическую страну, расположенную далеко от нашей. Помимо этого, мы всегда вольны путешествовать в глубинах своего «я». Так или иначе, эскапизм, то есть уход от реальной действительности и общепринятых стандартов и норм общественной жизни в мир социальных иллюзий или в сферу псевдодеятельности, стал главным пристрастием контркультуры.
Хотя романтизация незападных культур, пожалуй, достигла своего апогея в 1960-х, она до сих пор сохраняет заметное влияние. Рассмотрим, к примеру, «добровольную простоту» (Voluntary Simplicity) — движение за возвращение к основам, получившее свое имя благодаря одноименной книге Дюэйна Элгина (1981), которая представляет собой конспект убеждений и методик, вытекающих непосредственно из идей контркультуры 1960-х. В своей современной инкарнации это движение представляет собой намеренную попытку отстраниться от цикла «работа-траты-долги», характеризующего современную жизнь. Но хотя «сокращение оборотов» нацелено конкретно на консюмеризм, движение, описанное Элгином, предусматривает гораздо более радикальное отрицание западного общества.
Движение добровольной простоты (ДП) возникло в результате решения, принятого хиппи, которые пришли к выводу о тщетности своих попыток изменить основные институты общества путем развития нового массового сознания. Для представителей «этой передовой культуры задачи сместились от трансформации общества к поиску новых способов жизни — таких, которые служат практическим и полезным выражением нового сознания. На место общественной активности пришли исследования новых способов жизни в низовых слоях общества». Развившуюся из этого политическую программу выражает лозунг «мысли глобально, действуй локально», хотя из книги Элгина ясно: политика заняла здесь периферийное положение, уступив место духовному развитию. Осознав, что крупномасштабных институциональных изменений ждать не приходится, бунтари контркультуры обратили взор внутрь себя, и целое поколение активистов пыталось выйти «за пределы интеллектуальной разобщенности и отчаяния, чтобы непосредственно соприкоснуться с тем местом, где все мы — единое целое».
Движение ДП никоим образом не выступает ни за бедность, ни за примитивизм, несмотря на явные отголоски призывов Генри Торо к жизни в лесной хижине. Ведь бедность подавляет личность, порождает беспомощность и отчаяние, между тем как цель ДП — расширять возможности и усиливать контроль. Суть простоты не в том, чтобы отказываться от всех современных удобств и не в том, чтобы отвернуться от прогресса. Задача ДП — пользоваться этими удобствами для более полного и насыщенного существования, для привнесения порядка и ясности в жизнь индивида. (Яркое выражение этих идей можно найти на страницах журнала Real Simple, являющегося одним из самых специфических плодов описываемого движения.) Речь не идет о том, чтобы отстраниться от мира, речь идет о поиске большего количества времени и энергии для более полного вовлечения в дела общества и внешнего мира.
Элгин даже составил в помощь читателям таблицу, где сравниваются «взгляды индустриального мира» и «взгляды мира добровольной простоты». Первая позиция рассматривает материальный прогресс как главнейшую цель жизни, причем идентичность человека определяется социальным положением и материальным достоянием. Делается акцент на его автономность и мобильность с очень сильной зависимостью от специалистов и бюрократических институтов, поддерживающих работу «государственной машины». В отличие от этой позиции, согласно взглядам ДП, основная цель жизни — равновесие и гармония между материальными и духовными потребностями, причем акцент делается на бережливость и скромность, на взаимопомощь в рамках самодостаточных и самоуправляемых общин. Самая главная задача движения ДП — способствовать внутреннему росту, процессу духовного развития, который позволит нам выработать новое видение окружающего мира.