Бунтарка и Хозяин Стужи
Шрифт:
Я глубоко вздохнула.
— Это и был твой сюрприз? — прошептала еле слышно.
— Именно так, — Хьяртан улыбнулся уголками губ. — Голубой — цвет одежд, которые вот уже несколько веков невесты правителей Эрнхейма надевают на помолвку.
А сразу сказать было нельзя?!
Я поняла, что мне не хватает воздуха, и снова вздохнула. Еще глубже.
Сзади раздалось тактичное покашливание, и Бьяртмар едва слышно произнес:
— Соглашайтесь уже, нэри Селланд. А то лично я хочу сегодня потанцевать.
Бабушка улыбнулась. Улыбнулся дед. Мама. Фабиан — изумленно моргнул глазами
— Да, — прошептала я, больше не сдерживая слез. — Да, да, да! Я стану твоей женой!
Кольцо село как влитое, а после, когда мой Хозяин Стужи поднялся, я вскочила навстречу ему, и в вихре аплодисментов, взорвавших зал, снова почувствовала его губы на своих губах. Падая в наш новый поцелуй, хотя скорее, взлетая. Над залом. Над громкими хлопками собравшихся. В бесконечном кружении нашей любви.
Три месяца спустя
Кто бы мог подумать, что свадьба — это так утомительно! Особенно когда это свадьба правителя Эрнхейма, а еще — твоя собственная. Пусть даже хлопоты были приятными, но их было столько! Мама категорически отказалась отдавать организацию в руки кого бы то ни было и сказала, что это — ее обязанность: спустя столько лет отсутствия устроить свадьбу собственной дочери. Разумеется, во всех обсуждениях я принимала непосредственное участие и поражалась, сколько всего нужно сделать.
И все же, несмотря на уйму дел, тот самый день настал гораздо быстрее, чем я рассчитывала. Казалось бы, еще вчера обсуждала фасон свадебного платья, и вот оно уже готово, а мне его надевать завтра утром. Готовы и украшены, и бальная зала Эрнхейма, и аллеи парка, и площадка на берегу озера, где будут накрыты столы для приглашенных. Весна в этом году выдалась очень теплая, поэтому праздничный ужин было решено перенести в парк, украшенный нежным цветением, как по заказу.
Чем ближе был день брачного обряда, тем сильнее я волновалась. И хотя мама предупреждала, что это абсолютно нормально — переживать перед свадьбой, у меня никак не получалось успокоиться. В тот миг, когда я увидела себя в зеркале — в белоснежном, роскошном платье с длинным шлейфом, укутанную в кружева и облако фаты, крепящейся на высокой, невероятно красивой прическе, что-то в груди дрогнуло.
Мама же, почувствовав мое настроение, взмахом руки отпустила служанок и подошла ко мне. Остановилась за моей спиной напротив зеркала, положила руки мне на плечи.
— Все будет хорошо, Ливия.
— Правда? — Я обернулась.
— Правда. Знала бы ты, как я волновалась, когда твой отец сделал мне предложение… Хотела даже сбежать. Отказаться от этой свадьбы. — Мама на миг прикрыла глаза, а потом распахнула их: солнечная, светлая, она просто лучилась счастьем. — Как же я сейчас рада, что мне хватило смелости не отказаться! Потому что если бы отказалась, сейчас у меня не было бы тебя.
Ее ладони чуть сильнее, ободряюще, сжали мои плечи.
— Не было бы Фабиана. Вас, моих самых любимых. Моего безграничного счастья. Думай об этом, когда тебе снова захочется поволноваться. Или вспоминай, как волновалась я перед встречей с родителями.
Я
Оказывается, брак Снежного и Солнечной, их притяжение — самое сильное. До войны такой союз считался благословенным и нерушимым, потому что помимо чувств пару объединяла такая разная, но сильная магия, а дети, рожденные в таком союзе, сочетали в себе обе стихии и становились особенно одаренными. Увы, подобное притяжение было крайне редким, зачастую магия снежная отторгала магию солнечную и наоборот. Но если они находили единение, такие узы были нерушимы.
Была и обратная сторона этой связи: зависимость и «питание» от солнечной магии. Эрцгерцог злоупотребил тем, что могло стать самой большей силой — единством и счастьем, которые могли бы у него быть, и использовал маму, как свою подпитку, чтобы становиться сильнее.
— Мы ошиблись, Оллина. — Я как сейчас помню этот разговор и слезы в глазах бабушки, прямо там, на балу. — Как же жестоко мы ошиблись… Скажи, ты сможешь нас простить?
Тогда было много слез и столько же много счастья. Мама на балу действительно не задержалась, но не задержалась вместе с родными, почетные гости очень быстро покинули празднество вместе с дочерью, и, как я потом узнала, проговорили всю ночь. Они действительно были искренне счастливы, что снова ее обрели, но еще больше — что обрели нас. И я, и Фабиан сразу стали наследниками дочери князя Фолькона, а уж сколько нам дарили подарков… Мне кажется, дед с бабушкой решили завалить нас подарками за все упущенные годы. Я же была просто счастлива их любви и вниманию, еще больше — тому, как они приняли мою маму и ее любовь с отцом.
Пробыли они в Эрнхейме недолго, около недели, и было решено, что до моей свадьбы мама с Фабианом останутся в Драэре, а после поедут в Фолькон. Туда же собирались и мы с Хьяртаном в свадебное путешествие, на самое-самое теплое и красивое Бирюзовое море.
Сейчас, вспоминая все это, я с трудом сдержала слезы счастья. Волноваться как-то сразу перехотелось, и я порывисто обняла маму.
— Спасибо, — выдохнула искренне.
— За что, доченька?
— За то, что нашла нужные слова. За то, что ты рядом со мной…
Этот день и правда никогда не был бы таким без моей мамы. Никогда не стал бы настолько нежным, настолько ярким, исполненным волнительного предвкушения… Конечно, когда я садилась в карету, что должна была пройти сквозь портал и выехать уже на центральной площади столицы, у главного храма, я все равно волновалась. Понравится ли Хьяртану платье? А я в нем?
Нашла о чем волноваться! Но ведь волновалась же.
Платье — это, пожалуй, то единственное, что он не видел перед свадьбой. Платье и меня в нем, потому что все остальное контролировал: по его мнению, наша свадьба должна была быть идеальной.