Бурелом
Шрифт:
— Шагай. — Окружив с двух сторон «уфимского стрелка», кавалеристы доставили его к начальнику, отряда. Выслушав Калтая, тот спросил живо:
— Где твой друг?
— Лежит в кустах. Шибко худой, ай-ай, не знаем, Как ташшить.
— С ним есть кто-нибудь?
— Фарит, уфимский горный стрелка.
— Понятно. Савельев, Воскобойников, следуйте за мной, — распорядился командир и в сопровождении двух красноармейцев, следуя за Калтаем, начал спускаться в балку.
Завидев незнакомых людей с красными бантами на груди и спокойно шагавшего с ними Калтая, Василий выпрямился. Из груди вырвался вздох облегчения: «Наконец-то!»
—
— Бывший командир Павловского партизанского отряда.
— Как вы оказались здесь?
— Бежал из троицкой тюрьмы.
— Документы?
— Какие вам документы, повторяю: я с помощью вот этих людей, — Обласов кивнул головой в сторону стоявших недалеко от него Калтая и Фарита, — бежал из тюрьмы.
После обстоятельных расспросов командир отряда предложил Обласову занять место в тачанке.
— В седле едва ли вы сможете ехать. Да и путь нелегкий. Возможна стычка с беляками.
— Какие события за последние дни? — спросил Обласов. — За время ареста в Троицке я ничего не знаю, что делается на фронте.
Придерживая своего коня рядом с тачанкой, командир отряда начал не спеша:
— Фронта по сути нет. В оренбургских степях вновь подняли голову дутовцы. В Челябинске и других городах и селах свирепствуют чехи и белогвардейцы. Регулярные части Красной Армии от нас далеко, и сейчас наша задача пробраться в рабочие районы, в Белорецк. По слухам, там стягиваются отряды Николая Томина и Ивана Каширина.
— Николай Дмитриевич Томин — мой земляк, — заметил Обласов. — Он родом из Казак-Кочердыкской станицы, недалеко от Косотурья. С Томиным мы вместе дрались за Троицк.
— А смелые, однако, твои друзья, — помолчав, продолжал командир. — Одеться в форму егерей, заручиться у капитана Курбангалеева нужной бумагой, вывести вас из тюрьмы — тут, брат, требуется, кроме отваги, большая смекалка, — взглянув на Калтая и Фарита, похвалил он их.
— Молодцы, — поддакнул Василий.
Минуя населенные пункты, сторонясь больших дорог, где могли быть заставы белых, отряд до Белорецка дошел благополучно.
На следующий день после прибытия в город Обласов разыскал Николая Дмитриевича Томина и попросился к нему в отряд.
— Сейчас у нас организуется сводный Южно-Уральский партизанский отряд. Его командиром на военном совете выбран Василий Константинович Блюхер. Придется похлопотать за земляка, — улыбнулся Томин. — Схожу в штаб. Но учти, что из Белорецка нам придется идти в арьергарде, прикрывать основные силы сводного отряда. Как у тебя со здоровьем? Может, пока в лазарете побудешь? — Томин внимательно посмотрел на Обласова.
— Нет. — Василий плотно сжал губы. — Я здоров, — после короткого молчания ответил он. — Могу хоть завтра в поход.
— Смотри, парень, не хвались. Путь предстоит тяжелый: через таежные места, горы и реки, а вид у тебя неважный, — покачал он головой. Помедлив, сказал: — Ну что ж, Баймакский отряд можешь принять?
— Могу.
— Об остальном договорюсь с командующим.
...Отход партизан из Белорецка проходил планомерно. Когда авангардные части полностью вышли из города, вслед за ними потянулись на Стерлитамакский тракт обозы. Отряд Обласова, в котором находились Калтай и Фарит, батальон интернационалистов под командой венгра Сокача оставили Белорецк последними.
ГЛАВА 17
Осенью 1918
Уменьшилось влияние «Комитета народной власти» в Челябинске. Его правители Щулов и Милованов, дожидаясь аудиенции, подолгу просиживали в приемной генерала Ханжина.
Лопнули, как мыльные пузыри, и правительства во Владивостоке, Томске, Екатеринбургская областная дума и Самаро-Уфимская директория. Сошло на нет и влияние на военные дела чешских «велителей» Богдана Павлу и Чечека. Отпала грызня между Яном Сыровым и Рудольфом Гайдой — претендентами на титул спасителей России.
В пахнущих нафталином шинелях с красной подкладкой разгуливали по тротуарам Челябинска откуда-то появившиеся старички-генералы склеротического вида.
Вчерашние подпоручики стали чином выше.
Получил чин капитана и Алексей Крапивницкий. Возвысился и его шеф Арун Курбангалеев, вошедший вновь в доверие Ханжина после инцидента с Миловановым в клубе офицерского собрания.
Воспрянули духом и коммерсанты. Павел Матвеевич Высоцкий начал сколачивать компанию по добыче золота в Миассе.
На балах — ослепительные наряды дам, запах тонких духов, аромат японских сигарет и томные звуки танго.
В кафедральном соборе был слышен рык протодьякона, возвещавшего на земле мир и в «человецех благоволение».
В полузашторенных будуарах бежавших в Челябинск от красных вместе с мужьями знатных дам то и дело раздавались восторженные голоса: «Господи! Как хорошо, что кончилась власть большевиков!» Не беда, если на фронтах гибнут обманутые, насильно мобилизованные в армию Колчака солдаты, если болтаются на перекладинах тела коммунистов, пылают огнем пожарищ села и деревни. Пускай на некоторых участках западного фронта, как это было под Самарой, чехи отказываются выполнять приказы своих командиров, — с нами бог и адмирал Колчак! Ну что особенного, если русскую землю топчут сапоги американских, английских, французских и японских солдат. Не беда, если золото России, захваченное нами в Казани у большевиков, уплывает за границу, если чешские офицеры женятся на наших девушках, затем при отступлении собирают их воедино в пульманский вагон, закрывают его снаружи и, загнав в железнодорожный тупик, оставляют обманутых женщин без воды и пищи. Да ведь это просто милая шутка со стороны господ чешских офицеров, этих рыцарей без страха и упрека, с увлечением поющих: прапоре наш рудо-били — красно-белое наше знамя.
Атаман куреня имени Шевченко чинов не ищет, но свое желтое знамя из рук не выпустит до тех пор, пока оно не займет почетное место в Белой Церкви, где обосновалось правительство Виниченки, провозгласившее полное отделение от москалей и организацию «трудовых рад».
Згынут наши ворогы, Як роса на солнце. Запануем, братья, Мы в своій сторониці.«Вот только козаки за последнее время здесь, в Челябинске, что-то косо стали поглядывать на меня и сотников. Надо собрать командиров», — решил Святенко.