Бурное море
Шрифт:
— Да вот и я думал... — продолжая работать, начал было Джеламан.
— Бесяра, ну-ка держи! — Казя Базя протянул авоську Бесу. — Да держи же, спишь, что ли?
— А вот и Женька с Есениным. Га-га-га!
— Ну и бесы... — прятал улыбку Джеламан, продолжая ловко вплетать поводки от удочек в основную веревку. — Ну и кадры...
— Ну, Бесяра, душа с тебя вон, шевелись! Лариса тебе поможет, — продолжал Казя Базя.
Через какое-то время все собрались в кубрике. Лариса и Валя, жена Беса, — она не дождалась его на обед, пришла за ним на судно — прибрались в кубрике, накрыли на стол.
Они это сделали так прекрасно, как это
— Ну что у нас за жены, — восхищался Джеламан, — жаль, Светки нету...
— Вова, ты еще здесь? — донесся голос Светланы из рубки. — Уже пять часов, нас ждут.
— А ну сюда, командирша! — заорал Казя Базя. — Первое место по флоту, годовой план и закрытие пятилетки отмечаем, а самой главной нету. Ну-ка на свое место, капитанша!
— Нас Шаталовы ждут на день рождения.
— Перебьются. — Казя Базя взял Светлану, как вазу с цветами, осторожно перенес с трапа и посадил на джеламановское место за столом. — Вот твое место.
— За дедом бы сгонять! — предложил Женя.
— А вот и сгоняй. Быстро!
— Они с Сергеевной уже на сейнере, — сказала Светлана, — удочки рассматривают...
— Гонять не надо. — В кубрик ввалился дед.
Боже ж ты мой! Идол! Идол современного типа... великий и величавый: в парадной тужурке с золотыми шевронами до самых локтей, на правой стороне мундира золотился значок механика первого разряда — якорь с винтом, знак высшей механической специальности на флоте, — в галстук, в самый узел его, была воткнута брильянтовая булавка-звездочка, наподобие маршальского отличительного знака. Валентина Сергеевна, жена его, тоже нарядная, держала в руках цветы. Много цветов. А дед извлекал из своих широченных карманов бутылки самого хорошего коньяка:
— Сегодня у нас самый большой праздник, какой мне приходилось встречать в жизни. Радио про нас только и трещит, а в колхозе уже разнеслось: за восьмую пятилетку командира к ордену Красного Знамени, Марковича и Казю Базю к орденам «Знак Почета», остальных к медалям правление посылает.
— Де-ед... — поморщился Джеламан. — Ай, дед...
— Он неисправим...
— Ну и кадры! — тихо улыбнулся Джеламан, усаживая Наташку на колени. Было видно, что он по-настоящему счастлив. Да и он ли один? — Ну и бесы!
Первый тост был, конечно, за первое место. Второй выпили молча, не чокались, и после с минуту молчали: второй тост у нас священный — за тех, кто в море.
Хорошо нам было. Женя предложил даже тост за то, что мы хорошие. Да и нельзя было не любоваться хоть кем: хоть дедом, хоть Бесом, хоть Женей... Сам же Джеламан, нянча Наташку, просто таял.
Дальнейшие разговоры переключились, конечно, на рыбу. Сколько раз мне приходилось бывать в рыбацких застольных компаниях, и всегда разговор был о рыбе, хоть к концу, но непременно перейдет на рыбу. И начал его сам Джеламан. Начал он с того, что стал ругать рыбацкую долю: «триста лет к морю не приближусь», «и видеть не хочу эти снюрреводы, эхолоты, эту проклятую треску...» Потом начал хвалить рыболовов, точнее, рыболовное увлечение, — гораздо позднее я понял, что начал он этот разговор в высшей степени дипломатично, так и надо было начинать этот разговор, — стал вспоминать, как они с отцом ходили на речку ловить удочками... Черт возьми! Да ведь отец-то у него погиб во время войны, когда ему всего
— Сидишь это, братки, на зелененьком бережочке тихой речечки, — мечтательно говорил он, обнимая Наташку, — под плакучим ивовым кустиком. Журчит речечка по песочечку, птички поют — они ведь поют, перед тем как солнышку встать. Ну вот... туманчик над тихой водичкой, перед тобой поплавок... и вот он задрожал, а по удилищу: тук! Тук! Тук! Как будто слабым током. Тук! Тут же... — и так увлекательно он рассказывал, с таким восхищением и восторгом! А когда подошло дело к сачку, когда поймается большая рыбина и сачок под нее надо заводить, он передал девочку Светлане, привстал и жестами показывал все.
Потом дед начал вспоминать, как один раз они с братом спиннингами в отпуске рыбачили, потом Есенин разошелся. Он же с Ангары, его все детство прошло на рыбалке. Особенно интересно было, как у них там острогой рыбачат. Ночью, на носу лодки разжигают костер...
И вдруг Бес засмеялся. Он рассмеялся так закатисто и от души, что и нам всем захотелось засмеяться — всегда, впрочем, так, его смех имеет какую-то гипнотизирующую или, точнее, агитационную силу.
— Га-га-га! — смеялся он. — Ведь это сплошное очарование: сидишь это, братки, на зеленом бережку, то бишь, простите, на борту сейнера, перед тобою журчит речечка, то бишь, простите, морюшко, чаечки поют, они поют, когда солнышко еще не встало. Га-га-га! Ну вот... туманчик над тихой водичкой, а в руках у тебя удочка, и вдруг: тук! Тук! Тук! Как будто слабым током. Га-га-га! И тут коплер подводишь... Га-га-га!
— Ну и Бес! — засмеялся Джеламан. — А это неплохо бы?
— Неплохо, командир, неплохо, — сказал Казя Базя, — удочками тресочку потаскать на больших глубинах.
И тут Светка почувствовала недоброе, она встала, лицо ее приняло гневное выражение.
— Зачем вы ему рассказываете про рыбу? Ведь он же чумной станет, сумасшедший! — Потом повернулась к Джеламану: — Вова, вы в море? Вы опять уходите в море? И небось завтра? Завтра, да? И так знаю, что завтра. Вовка, я...
— Светочка, — нежно сказал Джеламан и стал гладить ее по плечу. Но она отбросила его руку.
— Вовка, в последний раз говорю: так жить невозможно. Я не могу-у-у...
— Никуда они завтра не пойдут, — вмешалась Валентина Сергеевна. — У них вон все невода изодраны.
— Сергеевна, они их в море отремонтируют, — повернулась к ней Светлана. — Я же знаю...
— Ну, Света... — Джеламан пытался успокоить жену.
— А мы вас с собой возьмем, — сказал Казя Базя. — Мы же пойдем удочками ловить. К вечеру и вернемся.
— Конечно, возьмем, — серьезно подтвердил дед. — Возьмем, командир? Ведь это у них пикник будет. Отдых.
— А капитан флота женщин не пускает в море! — обрезала его Светлана.
— Это он, Светочка, не пускает, когда идут неводом рыбу ловить, когда идут по-настоящему рыбачить, — серьезно и убедительно продолжал дед. — Мы же идем с удочками, отдохнуть...