Бурные страсти тихой Виктории
Шрифт:
— Папа! Что ты мне рассказываешь? Да я и слушать не хочу! Ветеринар сказал, поднимется.
— А я что, разве против? О тебе же беспокоюсь.
— Тогда, может, мне пистолет купить?
— Еще чего придумала! Виктория, ты меня в могилу загонишь! То фейерверки, то пистолет… Поступала бы тогда в военное училище и стреляла, сколько душе угодно.
— Ты говоришь совсем как бабушка, — опять засмеялась Вика. — Тогда поставим на двери какой-нибудь суперзамок или поверх забора проволоку прибьем, а по ней ток пустим.
— Какой ты еще ребенок, — сказал отец. — А у меня пожить не хочешь?
— Не хочу. Я уже привыкла к самостоятельной жизни. Назад дороги нет!
— «Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом», — продекламировал отец. — Ладно, еще поговорим. Ко мне пришли, целую! — Он отключился.
И только когда она вышла из университета на залитую солнцем улицу, Вика вдруг поняла, что за все время своих переговоров с деканом, за рассуждениями о своей будущей, новой жизни она ни разу не вспомнила о Саньке. Это с ней произошло в первый раз с тех пор, как они познакомились, а потом и поженились.
Глава восемнадцатая
Было всего четыре часа дня, и Виктория решила поехать к бабушке. На могилу.
Недавно она была там в родительскую субботу. Вместе с Санькой Вика привела все в порядок, покрасила оградку, посадила цветы.
Но это все было не то. Она не поговорила с бабушкой. Так, только шепнула украдкой: «Здравствуй, бабуленька!» И все. Если бы супруг услышал, как она обычно разговаривает с бабушкой, еще больше укрепился бы в мысли, что у его жены не все дома.
А что? Люди ходят в церковь, с иконами разговаривают, а она на кладбище, к бабушке. Старается попасть туда в будний день, чтобы народу поменьше и в стороне от людских глаз и ушей вдоволь наговориться и наплакаться. Что же делать, если Вике не перед кем больше выговориться, выплеснуть все, что у нее на душе. То есть у нее есть подруги — когда-то она их видела в последний раз! — и мама ее внимательно выслушает, но ближе бабушки у нее в жизни не было человека. Даже теперь.
А после посещения бабушкиной могилы у нее всегда становится легче на сердце. Словно бабушка ее слушает и сочувствует — все так же, как было при жизни.
Она пошла по прохладной тенистой аллее, привычно скосив глаз на необыкновенно красивый памятник из черного мрамора. Сегодня возле него сидел понурившись молодой человек и неслышно шевелил губами.
Вика поспешно отвернулась, словно ненароком подглядела непредназначенную для чужих глаз сцену.
Еще десяток шагов, и вот могила бабушки. Вика достала из пакета рассаду анютиных глазок, вынула маленькую тяпочку, которую купила как раз для такой цели, взрыхлила землю и стала сажать цветы. Бабушка любила эти цветы, пусть порадуется.
Она прополола то, что было посажено раньше, принесла воду и как следует все полила. Потом присела на лавочку у памятника и стала говорить:
— Не вышло ничего хорошего из моей семейной жизни, бабушка! Вроде я и старалась, а все получалось шиворот-навыворот. Наверное, все дело во мне, в том, что я не слишком счастливая уродилась…
Ей показалось, что над ней будто пронесся холодок. Порыв ветра? Но деревья стояли не шелохнувшись.
— Тебе не нравится, бабушка, что я себя хаю? Ну как еще объяснить, что у меня все валится
Вика больше не думала о том, что со стороны выглядит странной и разговаривает сама с собой. Вроде и день удачный, а на душе все равно тяжело. Вика недаром старалась выговориться, потому что, когда она молчала, мысли приходили и вовсе черные.
Если она вот сейчас умрет, как бабушка, к ней на могилу никто не придет. То есть будут приходить и папа, и мама, ухаживать за могилой, а нуждаться в ней, в Вике, не станут. У каждого есть другие дети, другие интересы. Она уйдет из жизни, никто и не заметит! Такая вот бесполезная она личность.
Удачный день, а мысли неудачные. У Вики есть знакомая, которая никогда себя не критикует, а наоборот, считает, что она хороша, все делает правильно и жизнь прекрасна. Наверное, это уже перекос в другую сторону, но она никогда не хмурится и не плачет, а хохочет, да и только…
Вика поднялась и пошла между могилами к аллее. Мужчина у черного памятника тоже собирался домой, но у него была машина, и он как раз теперь засовывал в багажник красную пластмассовую лейку. У Вики тоже дома есть такая, только черная, но возить ее теперь будет некому. Придется, как и сегодня, поливать цветы из пластмассовой фляжки, которая вполне умещается в полиэтиленовом пакете.
— Виктория!
Она обернулась. Тот мужчина у памятника… Леонид! Как же она сразу его не узнала! Как всегда, шла, погруженная в собственные переживания.
Вика приблизилась и теперь смогла разглядеть фотографию на памятнике. Красивый мужчина в морской форме и лихо заломленной фуражке с «крабом». Вот почему на памятнике выбит позолоченный якорь. Он умер в одном году с Викиной бабушкой.
— Это ваш отец? — спросила Вика.
— Отчим. Но я его так любил… наверное, не каждый так любит родного отца. И почти сразу стал звать папой. Сегодня как раз годовщина его смерти, но, кажется, кроме меня, об этом никто не вспомнил!
Он говорил как-то глухо и без нужды перекладывал что-то в багажнике, стараясь не смотреть на нее. «Стыдится заплаканных глаз», — поняла Вика.
— Садитесь в машину, я подвезу вас, — буркнул Леонид, и она не стала отказываться. До трамвая еще идти прилично, да и зачем, если есть оказия.
— А я ходила к бабушке, — стала говорить Вика, не дожидаясь вопросов Леонида. Пусть успокоится, пока она вот так болтает. — Иной раз я рассказываю ей, что у меня происходит.
— У нее тоже сегодня годовщина?