Буря мечей

Мартин Джордж Р.Р.

— Это так, ваше величество. — На певце были голубые сафьяновые сапоги, голубы панталоны из тонкой шерсти, голубая шелковая рубашка с белыми атласными прорезями. Он даже волосы выкрасил в голубой цвет на тирошийский манер. Они локонами падали ему на плечи, и пахло от них душистой водой, сделанной, без сомнения, из голубых роз. Только зубы, очень ровные и красивые, оставались белыми среди этой лазури.

— А другого имени у тебя разве нет?

— В детстве меня звали Уотом. — Щеки барда слегка порозовели. — Хорошее имя для пахаря, но для певца не

слишком подходит.

Серсея возненавидела его за один только цвет глаз, точно такой же, как у Роберта.

— Понятно, отчего леди Маргери так к тебе расположена.

— Ее величество по доброте своей говорит, что я доставляю ей удовольствие.

— В этом у меня нет сомнений. Могу я посмотреть твою лютню?

— Как вашему величеству будет угодно. — В голосе певца слышалось легкое беспокойство, однако лютню он ей подал незамедлительно. На просьбу королевы отказом не отвечают.

Серсея, дернув одну из струн, улыбнулась.

— Сладко и грустно, как сама любовь. Скажи мне, Уот, когда ты впервые переспал с Маргери — до того, как она вышла за моего сына, или после?

До певца это не сразу дошло, а когда дошло, глаза у него стали круглыми.

— Ваше величество ввели в заблуждение. Клянусь вам, я никогда…

— Лжешь! — Серсея ударила его по лицу лютней, разбив ее в щепки. — Кликните стражу, лорд Ортон, и отведите этого человека в темницы.

Лицо Мерривезера покрылось испариной.

— О, какое бесчестье… Этот червь посмел соблазнить королеву?!

— Боюсь, все было наоборот, но пусть он споет о своей измене лорду Квиберну.

— Нет, — вскричал Лазурный Бард. Из его разбитой губы текла кровь. — Я никогда… — Мерривезер схватил его за руку. — Матерь, помилуй меня!

— Здесь нет твоей матери, — сказала Серсея.

Даже в темнице он по-прежнему все отрицал, молился и умолял пощадить его. Кровь теперь рекой хлестала из его рта с выбитыми зубами, и он трижды намочил свои красивые панталоны, но продолжал упорствовать в своем запирательстве.

— Может быть, мы не того певца взяли? — спросила Серсея.

— Все возможно, ваше величество. Ничего, до утра сознается. — Квиберн здесь, внизу, был одет в грубую шерсть и кожаный кузнечный передник. — Мне жаль, что стражники обошлись с тобой грубо, — сказал он певцу, мягко и сострадательно. — Такой уж это народ, что с них взять. Скажи правду, больше нам ничего от тебя не надо.

— Я все время говорю правду, — прорыдал певец, прикованный к стене.

— Нам лучше знать. — Квиберн взял бритву, тускло блеснувшую при свете факела, и срезал с Лазурного Барда одежду, не оставив на нем ничего, кроме голубых высоких сапог. Серсея весело отметила про себя, что внизу волосы у него каштановые.

— Рассказывай, как ублажал маленькую королеву, — приказала она.

— Я ничего… только пел. Пел и играл. Ее дамы скажут вам то же самое. Они всегда были при нас. Ее кузины.

— Кого из них ты соблазнил?

— Никого. Я всего лишь певец. Прошу вас.

— Быть может, этот несчастный только играл для Маргери,

пока она забавлялась с другими любовниками, ваше величество, — предположил Квиберн.

— Нет. Молю вас. Она никогда… я пел, только пел.

Квиберн провел ладонью по груди барда.

— Она брала твои соски в рот, когда вы любились? — Лорд защемил один сосок двумя пальцами. — Некоторым мужчинам это нравится — соски у них не менее чувствительны, чем у женщин. — Бритва сверкнула, и певец закричал. На груди у него раскрылся мокрый красный глаз. Серсее сделалось дурно. Ей захотелось отвернуться, зажмуриться, велеть Квиберну перестать. Но она королева, и речь идет об измене. Лорд Тайвин и не подумал бы отворачиваться.

В конце концов Лазурный Бард рассказал им всю свою жизнь с самого рождения. Отец его был бондарь, и сына тоже обучали этому ремеслу, но Уот еще в детстве мастерил лютни лучше, чем бочки. В двенадцать лет он сбежал из дома с игравшими на ярмарке музыкантами и обошел половину Простора, прежде чем решил попытать счастья при дворе.

— Счастье? — усмехнулась Серсея. — Вот как это теперь зовется у женщин? Боюсь, дружок, что тебя обласкала не та королева.

Во всем, конечно же, виновата Маргери. Не будь ее, Уот жил бы поистине припеваючи, бренчал на своей лютне, спал со свинарками и дочками арендаторов. Из-за нее Серсея вынуждена заниматься этой грязной работой.

Ближе к рассвету сапоги певца доверху наполнились кровью, и он рассказал, как кузины Маргери ласкали его плоть губами, а маленькая королева смотрела на это и рукоблудничала. Бывало также, что он играл для нее, пока она тешила свою похоть с другими мужчинами. На вопрос королевы, кто они, Уот назвал Таллада Высокого, Ламберта Торнберри, Джалабхара Ксо, близнецов Редвин, Осни Кеттлблэка и Рыцаря Цветов.

Серсея осталась недовольна. Нельзя марать имя героя Драконьего Камня — притом никто из знающих сира Лораса не поверил бы в это. Редвинов тоже следует исключить. Без Бора и его флота трон никогда не избавится от Эурона Вороньего Глаза с его проклятой железной сворой.

— Ты попросту перечисляешь всех мужчин, которые у нее бывали, — сказала она, — а нам нужна правда.

— Правда… — Уот смотрел на нее голубым глазом — единственным, который Квиберн ему оставил. На месте передних зубов зияла кровавая брешь. — Да, я, наверно, запамятовал…

— Хорас и Хоббер ни при чем, верно?

— Верно…

— И сир Лорас тоже. Я уверена, что Маргери скрывала свои шашни от брата.

— Да. Теперь я вспомнил. Однажды, когда пришел сир Лорас, мне пришлось спрятаться под кроватью. Он ничего не должен знать, сказала она.

— Эта песня мне нравится больше других. — Незачем припутывать к делу великих лордов. Что до всех остальных… Сир Таллад — межевой рыцарь, Джалабхар Ксо — нищий изгнанник, Клифтон — простой гвардеец. А Осни послужит изюминкой в этом пудинге. — Теперь, когда сказал все без утайки, тебе стало легче, я знаю. Повторишь все это на суде. Но если ты снова вздумаешь лгать…