Буря на Эльбе
Шрифт:
Генри прищурился, мгновенно раскусив ее замысел. Лили намеренно показывала, насколько противоречивы его заявления.
– В этом нет необходимости. Ребенок должен учиться быть самостоятельным. Няня останется. Ханна и так слишком привязчива. Я просто хотел сказать, что тебе не стоит проводить все свободное время вне дома. В конце концов, у нас есть своя библиотека. Зачем тебе ходить в книжные лавки?
Лили тихонько вздохнула.
– Я беру там уроки английского, ты же знаешь. Посмотри, как хорошо я научилась говорить! Но как уже было сказано, я сделаю то, что ты скажешь;
Генри фыркнул – наполовину презрительно, наполовину удивленно.
– Конечно, ты сделаешь то, что я скажу. Ведь я твой муж.
Лили невинно захлопала ресницами.
– Тебе не нужно напоминать мне об этом, – ответила она. – Просто мы оба знаем, что мне нельзя сидеть целыми днями без дела. Если я перестану работать, то захочу больше времени проводить с Ханной. А уроки пропускать мне нельзя: в конце концов, должна же я выучить английский. Хотя бы один из нас должен знать язык, ты не находишь? – не сдержавшись, поддела супруга Лили.
Генри побелел. Он резко встал.
– Можешь не бросать работу. Она идет тебе на пользу. Делает тебя менее капризной. Но ты можешь брать уроки и здесь. Я найму учителя, который будет приходить на дом, – сказал Генри, и Лили с трудом сдержалась, чтобы не вскочить и не наброситься на него.
Она судорожно сжала вилку.
– В этом нет необходимости, – ответила она так спокойно, как только могла.
– Не тебе решать! – Генри бросил салфетку на стол и вышел из комнаты.
Ханна следила за разговором, широко распахнув глаза. Она посмотрела вслед Генри, ее маленький ротик был открыт от удивления. Лили осторожно взяла дочь двумя пальцами за подбородок, закрывая ей рот.
– Ешь спокойно, – сказала она с любовью, и Ханна снова начала жевать.
– Папа сердится, – сказала она, накалывая кусочек жаркого на свою маленькую вилку.
Лили отодвинула от себя тарелку. Она больше не была голодна.
– Да, – сказала она, – папа сердится. Но ничего страшного. Он успокоится. – Лили улыбнулась. – Мама сейчас с ним поговорит. Он что-то не так понял.
Ханна нахмурилась, и между бровями у нее появилась маленькая морщинка, которая была и у Лили, когда та напряженно размышляла.
Однако у Ханны она появлялась еще и тогда, когда она злилась или грустила.
Лили знала, что ей придется унижаться. От этой мысли во рту появился горький привкус. Она очень дорожила компанией мистера Хакаби и ни за что не хотела от нее отказываться. Но, похоже, ей придется заплатить высокую цену, возможно, даже переспать с Генри. Лили сжала губы. После переезда в Англию она узнала, что можно продаваться собственному мужу. Но секс был один из немногих имеющихся у нее инструментов давления.
Ханна с трудом насадила картофелину на вилку и с ее помощью вытолкнула из тарелки несколько горошин, которые покатились по скатерти.
– Ой! – Лили принялась их собирать.
Ханна рассмеялась, когда одна горошинка укатились прочь, и быстро вытолкнула вилкой еще несколько штук.
– Ах, вот же непослушная девочка! – Лили игриво уперлась руками в бедра, и Ханна согнулась от смеха. Когда Лили
– Ты у меня дождешься, шалунишка! – закричала Лили и принялась целовать девочку с удвоенной силой.
– Миссис фон Каппельн! – Мэри стояла в дверях с десертом в руках и возмущенно смотрела на представшую перед ней картину.
Лили выпрямилась и произнесла:
– Входите, Мэри. Мы просто решили немного поиграть.
Мэри неодобрительно поджала губы. Она любила Ханну, но считала, что игры за столом плохо на нее действуют. Увидел горох, разбросанный по всей скатерти, Мэри бросила на Лили осуждающий взгляд.
– Это я виновата. Вилка соскочила, – торопливо объяснила Лили, сделав виноватое лицо. – Можете убрать это позже.
Лили села на место и сделала вид, что вернулась к трапезе, но стоило Мэри отвернуться, чтобы поставить десерт на буфет, как Лили быстро наклонилась к Ханне и скользнула по ее щеке нежным поцелуем. Дождавшись, пока Мэри выйдет, мать и дочь рассмеялись, как дети, пойманные за шалостью.
Лили радостно смотрела на сияющее улыбкой личико своей дочурки. В такие минуты ей трудно было представить, что когда-то Ханна вызывала у нее раздражение.
Лили было непросто привыкнуть к роли матери. Всю жизнь ей твердили, что предназначение женщины – иметь детей, что нет ничего более естественного и прекрасного. Однако для Лили ничего естественного в этом не было. И прекрасного тоже.
Несмотря на наличие помощников, первые недели после рождения Ханны прошли в тумане изнеможения, боли и постоянной подавленности. Лили не могла понять, почему столь маленькое существо забирает у нее столько сил? Почему так мало спит и так много плачет? Материнство казалось очередной борьбой, через которую нужно пройти. Тело казалось чужим, груди пульсировали, желая избавиться от скопившегося молока, кровотечение продолжалось неделями, и Лили ходила, морщась от боли. На животе у нее появились синие растяжки, она оставалась толстой, хотя ребенок давно родился. От нее странно пахло, она не могла уснуть, целями днями была мрачной и в плохом настроении, плакала по поводу и без и пребывала в таких растрепанных чувствах, что места себе не находила.
Генри вызывал врача за врачом, но они не воспринимали ее жалобы всерьез, говорили, что у нее послеродовая депрессия, что ей поменьше нервничать и побольше спать. Лили до того сильно мечтала увидеть Эмму, что было больно. Эмма наверняка поняла бы, что с ней не так, а не приказывала бы взять себя в руки. Эмма бы отнеслась к ней серьезно, утешила бы ее своим спокойным, мудрым голосом. Но Эммы рядом не было, она находилась на другом конце света, в Гамбурге.
Лили все время беспокоилась о Ханне. Она боролась за то, чтобы побыть рядом с ней лишнюю минуту, спорила с Генри, кричала и угрожала. Но когда ей удавалось остаться с Ханной наедине, дочь казалась ей чужой. Лили смотрела на маленькое нежное личико, которое так часто сердито морщилось, и спрашивала себя: как она дошла до этого?