Буря в стакане беды

Донцова Дарья

Гришин засмеялся.

– Потом я, десятиклассник, первоклассницу Зину в школу водил. Не стану вам всю историю рассказывать, она длинная. Мы с дочкой Шуши рано поженились и ни разу об этом не пожалели. У моей супруги прекрасный характер. Но иногда, когда у нее возникают имперские замашки, всегда напоминаю ей: «Возил тебя в коляске, не спорь со старшими».

Глава третья

Гришин тихо кашлянул.

– Зачем так подробно рассказываю о наших с женой семьях? Чтобы вы поняли, что Зинаида единственная в своем роду, кто получил не только среднее, но и высшее образование. Тетя Шура казалась мне, ребенку,

пожилой, но потом, уже став ее зятем, я узнал, что она дочь родила до того, как ей исполнилось двадцать лет. И она цыганка, не айсорка. Кто это вообще такие? Так в Москве называли ассирийцев. В начале двадцатого века представители этого древнего народа, спасаясь от османского геноцида, расселились по всему миру. В Советской России этим беженцам помогла Надежда Крупская, жена Ленина. С ее помощью эмигранты смогли построить в Москве дом на свои средства, создали артель «Московский чистильщик». Она просуществовала аж до тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, потом распустилась. Те, кто приводил обувь в порядок, стали индивидуальными предпринимателями и постепенно исчезли с улиц. Мне лично жаль, что их больше нет.

Гришин взял со столика бутылку воды, начал наполнять стакан и продолжил говорить:

– Свадьбу мы сыграли тихую. Узнав о национальности своей невесты, я ожидал, что тетя Шура захочет закатить пир на весь мир, позовет кучу гостей из всех городов. Но в загс мы с Зиной пришли вдвоем. Шуша встретила нас дома. Я удивился, спросил у Зины: «А где твои родные?» Она ответила: «У меня только мама, больше никого нет. Разве ты когда-нибудь у нас в доме видел родственников?»

Гришин опустошил стакан.

– Клавдия, моя мама, была директором хлебозавода. Семен, отец – один из лучших в деле починки самолетов, вертолетов. Он постоянно в командировки уезжал, домой возвращался, как в гости, на день-два – и опять по стране колесить. Мать на своем рабочем месте находилась с рассвета до заката. Я, семилетний, сам в школу ходил, на шее носил шнурок с ключом от квартиры. Бреду домой, а Шуша из своей будки кричит: «Мотя, пошли скорее обедать!» И ведет меня к себе. Накормит вкусно, на ночь я у нее оставался, когда мама где-то пропадала. Тетя Шура мне папу с мамой заменила. Несколько раз пытался узнать, почему она не общается с родственниками, отчего у нее друзей нет. Она только рукой махала: «Матюша, близкие выпить любят, погулять, а я на вино даже не смотрю. И когда с приятелями время проводить? Работать следует». Но потом, когда я уже совсем вырос, Шуша мне рассказала правду.

Она до пятнадцати лет жила в цыганском таборе. Но ее там не любили, за свою не считали, потому что мама родила ее от русского парня, не ромалэ. Ребенка не обижали, не били, цыгане детей любят, но окружающие считали Шуру вторым сортом. Сядет семья обедать – Шуше тарелку последней дают. Обновки ребятам принесут, а Шурочке достанутся чьи-то старые вещи. Не хвалили ее, не обнимали, не целовали. Но и не били, не унижали, жила девочка в сытости, тепле, одета, обута, по-цыгански отлично говорила. Но… не любили ее.

Положение изменилось, когда Шурочка в одиннадцать лет осмелилась запеть на празднике. Голос у нее оказался уникальным, настоящее оперное сопрано, мощное, чистое. В тот день ее впервые похвалили, расцеловали. И начала Шурочка выступать везде, где велели.

Когда ей исполнилось пятнадцать, мама сказала дочери правду:

– Ты не настоящая цыганка. Меня изнасиловали на празднике у богатых русских людей, где я пела. Кто твой отец, не знаю, несколько человек мною попользовались. Хорошо, твой дедушка всем в таборе рот заткнул,

сказал: «Кто о ребенке хоть одно плохое слово скажет, косо на него посмотрит, тот со мной дело иметь будет».

Шурочка обомлела от такой новости, а мама продолжила:

– Внешне ты прямо цыганка, но все знают, что наполовину ты не пойми кто. В нашем таборе для тебя счастья нет. Не знаю, как у других цыган, а у нас никто тебя замуж не возьмет. Езжай в Москву. Вот тебе адрес Николая, он поможет.

Шурочка послушалась маму, отправилась в город. Мужчина оказался айсором, очень добрым. Он обучил девушку искусству чистильщика, посадил в будку у метро. И все стали считать Шурочку айсоркой. Все, кроме московских ассирийцев. Диаспора знала, что Шура цыганка. Отношение к девушке сложилось, как в таборе. Ее не обижали, помогали ей, но за свою не считали. Если другим подросткам старшие могли иногда и подзатыльник дать, отругать их, то Шурочке только улыбались, даже замечания не делали. Но разве так старшие ведут себя с детьми? Порой мелким достается на орехи. Вежливость давала понять, что Шура не родная. А девушка не пыталась дружить с другими чистильщиками, она просто работала.

Потом вдруг судьба ей улыбнулась – появился постоянный клиент, импозантный мужчина в возрасте. Он стал ухаживать за юной красавицей, та ответила взаимностью. Любовник поселил Шуру в хорошей квартире, покупал подарки, вел себя ласково. Девушка искренне полюбила человека, который годился ей в деды. Ну и в конце концов молодая женщина поняла, что ждет ребенка.

Когда кавалер услышал, что любовница беременна, он признался:

– Я женат, развестись не смогу.

– Поняла, – тихо ответила Шура. – Не волнуйся, беспокоить не стану, исчезну из твоей жизни.

Спустя несколько месяцев в будке чистильщицы появилась немолодая дама, спокойно представилась:

– Я Анастасия Федоровна, жена Владимира Сергеевича. Пришла с предложением. Перепишу на тебя кооперативную квартиру покойной свекрови. Она небольшая, две комнаты, неподалеку отсюда расположена. Район хороший, люди вокруг приличные. И пока я жива, буду деньги на воспитание ребенка давать. Но есть условие: ты никому никогда не скажешь, кто отец малыша. Если начнут любопытные приставать, отвечай: «Он из наших, из цыган. С табором ушел, а я осталась».

– Хорошо, – согласилась Шурочка, – спасибо.

Анастасия Федоровна выполнила все обещания. Она же, поняв, что у шестилетней Зины есть голос и слух, пристроила девочку в музыкальную школу, а потом помогла ей поступить в Консерваторию.

Зина считала тетю Настю старшей подругой мамы. Своего отца, Владимира Сергеевича, малышка никогда не видела. Правда ей открылась уже позже, и тогда же пришла информация, что ее биологический отец – очень известный оперный певец мировой величины.

Наш посетитель склонил голову к плечу.

– Гены порой складываются причудливой мозаикой. Но! Отлично знаю, что все мои предки – малограмотные люди, бывшие крепостные. Хорошо, если образование у них – два класса церковно-приходской школы. Первыми, кто получил хорошее образование, стали мои отец и мать. А Зина первая в своем роду получила диплом Консерватории. Тетя Шура добрая, ласковая, по-житейски мудрая. Да, читает по складам, пишет еле-еле. Но у нее талант к пению, который у цыган в крови. Мать у Зины голосистая, и отец – оперная звезда. Ясно, почему жена оказалась на сцене. С моей стороны папа-технарь, а у него в роду сапожник и портниха. Я МАИ окончил, в отца пошел. Вопрос: почему мои дочки не имеют никакой тяги к музыке? Слуха у них нет, обеим медведь на уши наступил.