Буря Жнеца

Эриксон Стивен

Среди развороченной земли вокруг умершего Азата Летераса многие из давно вымерших существ выползали через врата, тайно, как и подобает паразитам. Да, это не настоящие врата, а… разрывы, трещины… будто некий ужасный демон продирался через ткань садков, калеча их когтями длиной в двуручный меч. Тут прошли битвы, пролилась кровь властителей, тут прозвучали неисполненные клятвы. Она все еще может ощутить смерть тартенальских богов, почти что слышит крики их ярости и неверия. Пал один, потом другой, и третий… пока все не погибли, оказавшись в Фестел’рютане. Ей не было их жалко. Слишком просто быть надменным, слишком глупо, прибыв в мир, считать, будто никто не может бросить вызов древней силе.

Она

уже усвоила много истин о несокрушимом движении времени. Грубое становится утонченным, но утонченная сила становится еще гибельнее. Всё усложняется – если случай помогает, а не мешает; всё запутывается; но в один прекрасный миг порог оказывается пройден, и всё слишком сложное разваливается. Нет ничего постоянного. Иные формы поднимаются и падают с ошеломительной быстротой, а другие существуют необыкновенно долго, будто впав в спячку.

Итак, она полагала, что поняла почти все. Но не знала, что же сделать со всем этим знанием. Она стояла посреди заросшего, заваленного мусором двора, холодные нечеловеческие глаза следили за уродливым существом, скорчившимся подле самого большого могильника; она могла пронизать взором царящий внутри него хаос, видела, как хаос ускоряет распад его матрицы – плоти, костей и крови. Ее лучами достигала боль, исторгавшаяся из горбатой спины. Она продолжала наблюдение.

Он ощутил ее присутствие, и страх пронесся по его рассудку. Присутствие Скованного Бога усиливалось. Она не знала, опасно ли это. Одновременно вокруг островка его души вздымались и опадали волны амбиций.

Она кашлянула, решив, что этот будет ей полезен.

– Я Ханнан Мосаг, – произнес ведун, не оборачиваясь. – А ты… ты Солтейкен. Самая жестокая из Сестер, проклятая в пантеоне Эдур. Твое сердце – измена. Приветствую тебя, Сакуль Анкаду.

Она подошла поближе. – Измена исходит от той, что похоронена, о Ханнан Мосаг. Сестры и Дочери, которой вы некогда поклонялись. Интересно, насколько сильно это сформировало жизнь Эдур? Все эти измены, преследующие ваш народ… Ах, я вижу, ты вздрогнул. Что ж, никто из нас не должен удивляться.

– Ты хочешь освободить ее.

– Мне всегда лучше работалось с Шелтатой Лор, нежели с Менандорой… но может быть? сегодня не тот случай? Похороненные имеют свои… одержимости.

Тисте Эдур хмыкнул: – Разве мы не такие же?

– Давно ли ты знаешь, что ваша обожаемая защитница лежит здесь?

– Я подозревал. Многие годы. Я думал… надеялся… что найду тут и остатки Скабандари Кровавого Глаза.

– Неподходящий Властитель, – насмешливо протянула Сакуль Анкаду. – Если бы ты знал, кто кого предал в те далекие времена, ты понимал бы, что неправ.

– Я слышу в твоем голосе осуждение.

– Зачем ты здесь? не терпится добавить свою силу к моим ритуалам освобождения?

– Возможно, – ответил Ханнан Мосаг, – мы могли бы работать сообща… некоторое время.

– И какой в этом прок?

Тисте Эдур повернулся и устремил на нее взор. – Разве не очевидно? Сейчас Сильхас руин охотится на того, кого здесь нет. Сомневаюсь, что ты или Шелтата Лор будете довольны, если он преуспеет. Я могу навести на его след. Могу также одолжить… помощь в миг столкновения.

– А взамен?

– Первое – прекращение убийств и поедания людей в городе. Второе – мы сможем уничтожить Сильхаса Руина.

Сакуль хмыкнула. – Я уже слышала такой уверенный голос, Ханнан Мосаг. Увечный Бог действительно готовится бросить ему вызов?

– При наличии союзников… да.

Она обдумала предложение. Возможна измена, но такое случится не раньше, чем Руин будет устранен. Игра развернется вокруг обладания Финнестом. Она хорошо понимала, что от силы Скабандари Кровавого Глаза мало что осталось, он будет весьма

уязвимым. – Скажи, Сильхас Руин странствует в одиночку?

– Нет. У него горстка спутников, но только один представляет проблему. Тисте Эдур, старший брат Рулада, прежде командир эдурских воинов.

– Удивительный союз.

– Лучше сказать: шаткий. Он также ищет Финнест и, полагаю я, будет против попадания его в руки Руина.

– Ах, все мы заботимся о выгоде. – Сакуль Анкаду улыбнулась. – Хорошо, Ханнан Мосаг. Мы пришли к соглашению. Скажи Увечному Богу так: если сбежит в миг нападения, бросив меня и Шелтату Лор наедине с Руином… или, например, утащит Финнест во время схватки – совершит роковую ошибку. Умирая, мы расскажем Сильхасу Руину все, что ему следует знать. Он придет за Увечным Богом, и он очень постарается…

– Ты не будешь оставлена, Сакуль Анкаду. Что до Финнеста – ты намерена требовать его себе?

Она засмеялась. – Чтобы мы передрались? Нет, я скорее желаю увидеть его уничтоженным.

– Ясно. Ты будешь возражать, если Скованный использует его силы?

– Это повлечет полное уничтожение?

– О да, Сакуль Анкаду.

Она пожала плечами. – Как вам угодно. «Дурой меня считаешь, Ханнан Мосаг?» Твой бог выступил на войну – ему потребуется любая помощь.

Ханнан Мосаг деланно улыбнулся. Улыбка получилась поистине мерзкой. – Он не способен выступать. Даже ползать не может. Война сама идет к нему, Сестра.

Сакуль Анкаду не смогла понять, таится ли в этих словах скрытый смысл. Взор ее переместился к югу, в сторону реки. Кружащиеся чайки, странные островки из прутьев и травы качаются на волнах. Под бурной поверхностью она заметила огромных, сражающихся между собой левиафанов. Для таких островки – на один глоток. Кто бы ни подплыл близко…

Рокот вырвавшейся из могильника силы отвлек ее. Сакуль Анкаду опустила взор. – Она идет, Ханнан Мосаг.

– Мне удалиться? Или она согласится на союз?

– Об этом, Эдур, я не могу судить. Лучше уходи – она ведь будет очень голодной. К тому же нам много чего нужно обсудить… Старые трения.

Уродливый ведун потащился прочь. «В конце концов, ты скорее ее дитя, чем мое. Мне хотелось бы, чтобы она оказалась без союзников. Хотя бы сейчас.

Во всем Менандора виновата. Точно».

Глава 6

Аргументы приводились следующие: цивилизация, скованная структурами излишнего контроля за действиями населения – будь то выбор религии или производство товаров – начнет высасывать из своего народа волю и предприимчивость, ведь эти качества перестанут стимулировать и приносить выгоду. На первый взгляд, это достаточно разумно. Трудности появляются, когда оппоненты подобной системы описывают систему совершенно противоположную, в коей индивидуализм считается божественным и священным, в коей невозможно служение более великому идеалу (в том числе обществу). В такой системе алчная скаредность процветает под маской свободы, самые худшие черты человеческой натуры выходят на передний план; это непримиримость столь же яростная и бессмысленная, какая свойственная противоположной матерналистской системе. При столкновении этих двух крайних систем мы станем свидетелями жестокой глупости и кровожадной бесчувственности; два озверелых лица переглядываются через неизмеримую бездну, но и по делам, и по фанатизму они являются зеркальными отражениями. Это было бы забавным, если ни было бы столь трогательно глупым…