Буря
Шрифт:
— Это правда, что про тебя говорят? Ты действительно колдун! — спрашивал гонец, приподняв голову Альфонсо и пристально в его глаза вглядываясь.
— Нет, нет — про колдовство мне ничего не известно. Но я молю вас: возьмите меня с собою!
В толпе услышали его ответ, и тут рокот покатился: «Обманывает!.. Он и три его брата — они пошли в пещеру к этому старику, и тогда то и началась буря!». Гонцы, среди которых, кстати, было и двое эльфов Гил-Гэлада были весьма этими словами заинтересованы: пусть большая часть здесь выдумка, но за всякой выдумкой кроется зернышко правды; и они сразу поняли, что действительно есть какой-то старик, действительно обладающий колдовской силой,
— Быть может, колдовская буря — дело этого таинственного старца. — предположил один из гонцов, и вскоре было решено, что, прежде чем двигаться к тракту, ведущему к месту сбора войск — отряд этой крепости заедет и в тайное жилище.
Услышав это, Альфонсо громко выкрикнул:
— А меня возьмете?
— Да — ты покажешь нам дорогу.
— А с войском то меня возьмете?
— Ну, судя по всему — воин из тебя великий, но, сначала надо выяснить, что за сердце у тебя.
Альфонсо этого было достаточно — он вскричал радостно, он вскочил на ноги, он принялся целовать всех, кого попало, однако, в глазах его по-прежнему был мрак; по-прежнему сжимала голову сильная боль — а еще большая боль была на сердце, и он чувствовал, что надо что-то изменить, пока еще не поздно — но он не знал, что именно; и не мог на этом сосредоточится.
Потом он стал проваливаться в забытье, его подхватили чьи-то руки — перед тем, как погрузиться в мрак, он увидел образ матери: она стояла на песчаном морском брегу, который ласкали лазурные волны, пели свою тихую, древнюю песнь, спокойно двигался теплый ветерок, а по щекам ее одна за другой катились слезы, и были они подобны маленьким светилам, губы тихо-тихо шевелились, и шепот такой же тихий и глубокий, как пение моря, слетал с них:
— Приди к Кэрдану — только покажись ему, и он все поймет; он отвезет тебя в Валинор, и владыки его примут тебя. Только там, в Валиноре, твое спасение, любимый мой сын. Молю — приди к Кэрдану-корабелу… Только помощь владык запада поможет тебе; ведь, я вижу, над твоею головою, и над головами твоих братьев, такая мгла сгущается… В Валинор… В Валинор…
Видение заполнилось мрачными стягами, поблекло, удалилось, и наступили мрак и тишина… нет — не совершенная тишина, — далеко в глубинах мрака, кто-то отчаянно, с надрывом выл.
Все эти три дня Вэллиат, Вэллос и Вэлломир провели в доме у Гэллиоса. Оказывается, пещеры эти таили в себе столько интересного, что каждый из братьев настолько увлекся всякими делами (каждый по своему вкусу), что и не заметили они, как эти дни пролетели, и даже ни разу не упомянули про возвращение. Впрочем, про Альфонсо они вспоминали, и на это Гэллиос ответил им, что принес ему весть снегирь: Альфонсо здоров, и заботами Нэдии поправляется у себя дома.
— Заботами Нэдии! — с усмешкою воскликнул Вэллос и расхохотался. — …Уж она то его излечит! Да их найдут мертвыми, вцепившимися друг в другу в глотки!..
— Как только он сможет ходить, так и переведем его сюда… — промолвил Гэллиос, задумался и добавил вполголоса. — …Но сердцем чувствую, что и мне в скором времени придется покинуть эту обитель; и это… — тут он заговорил совсем тихо. — …это мне наказание за то, что в одно время опустил вас из вида, что позволил развиваться всему так, как развивалось… Но я же был тогда так болен… Так долго болел..
Наступило утро третьего дня, и в это утро каждый из братьев был разбужен рано-рано. Их покои, так же, как
Конечно, под такое пение, да под барабанный бой даже и самый сладкий сон сразу же улетел бы; вот и братья через несколько минут уже умылись, облачились в темные одеянья, и прошли в горницу, где за накрытым столом их уже ждал Гэллиос. Лик старца был спокоен и сосредоточен; вот, какими словами он их приветствовал:
— Сегодня вам предстоит проявить силу воли. Ежели вопреки всему вы останетесь здесь, да еще вашего брата оставите — значит, хоть на время удастся отвратить большую беду. Я прошу вас, выслушайте внимательно — все сведения получены из такого надежного источника, что сомневаться не приходится: вскоре у нас будут гости, и ваш брат вместе с ними; и, лучше бы вас вовсе не будит, но… он захочет вас видеть… Отговаривайте его… И еще: сегодня ночью каждый из вас должен был видеть вещий сон. Вы видели что-то очень важное, постарайтесь же вспомнить и передать мне…
— Я не думал, что сны могут интересовать такого мудрого человека, как Вы. — в напряжении произнес Вэллиат. — Ведь, что такое сны, как не преображенные, причудливо перемешенные впечатления от того, что мы видели днем, от того что мы представили днем с рассказов других, или из своего воображения?.. Бывают довольно забавные комбинации; но пересказывать их… Зачем? Зачем?
— Даже мудрейшим не дано понять того, что движет миром наших грез. А ты такой юный, и думаешь, что все уже знаешь… — спокойно промолвил Гэллиос. — …Я прошу вас: постарайтесь вспомнить.
Братья задумались, каждый по своему: Вэллас стал усмехаться, придумывать что-то забавное; у Вэлломира лицо было сосредоточенное и серьезное — он думал, как бы высказать все так, чтобы показать себя с лучшей стороны; что касается Вэллиата, то он, по обычаю своему, пристально вглядывался в их лица, словно пытался там найти ответ на какой-то мучительный вопрос. А потом, почти одновременно, лики каждого из них заметно изменились — они побледнели — и они уже не вглядывались, не старались что-то показать, или же придумать. Дело было в том, что вспомнилось им некое темное облако — облако это клокотало вокруг них, сжимало, засасывало куда-то; потом еще была темно-серая, наполненная призрачными тенями долина. Они шли среди каких-то тоскливых расплывчатый образов, и не было там ни одной четкой линии, не было ничего, на чем можно было бы остановить внимание — все тени да тени, удручающе однообразные, унылые; ни одного образа, который радовал бы сердце, но каждая тень ложилась на душу тяжестью, и хотелось то из того унынья вырваться, но некуда — и каждый вспоминал, как начинал он по этой призрачной долине метаться, но она тянулась и тянулась, во все стороны; казалось — не имела ни начала, ни конца…