Буря
Шрифт:
— Остановиться! Всем немедленно остановиться!
Орки были хорошо выдрессированы, а потому повиновались: треск прокатился по закованным в железо рядам, и они остановились: но все-таки кто-то не успел, а кое-где началась давка. Но вот новая команда:
— Всем отступать на десять шагов! Ворота сейчас рухнут!
Раздались десять слаженных, унесшихся вглубь туннеля ударов, и в двух метрах под Ячуком остался железный пол, по которому разливалась теперь кровь, и с воплями пытались отползти от ворот раненные с переломленными костями. А человечек все соскальзывал, все быстрее-быстрее; вот сейчас он рухнет.
Из-за ворот раздался страшный, звериный вопль: «БЕЕЙ!» — и от чудовищного удара, таран вырвался из рук пробивающихся, но и ворота изогнулись дугою, и с трещащим скрежетом стали заваливаться. Вот верхняя их часть промелькнула прямо
А ворота продолжали заваливаться. Видно, в какое-то мгновенье те, кто попал под падающие ворота, выставил свои лапы (у кого они еще были целы); но вот метнулась волна нападавших: они бежали плотно, стремительно, с перекошенными от нетерпения лицами. У всех были ятаганы; они кричали что-то бессвязное, они ревели, стонали, вопили; и вот ворота осели окончательно, из под них раздался треск. Ячук не видел, как столкнулись первые ряды, но он понимал, что они были обречены. Раздался такой звук будто множество кирок врезались в каменную твердь и, разодравши ее, погрузились в кости, в плоть, которая отчаянно, с болью вскрикнула.
«А-АААРРР-РР-РРААБРАА!!!» — взвилось, и грохотало уже не умолкая; но наливаясь какими-то кровавыми выступами. Треск, звон, хруст, ор — все слилось, стало подобным чудовищной музыке, словно эта сама смерть, выдыхая кровяные пары, пела в коридоре.
Поток восставших напирал неукротимо, и рвался из сотен глоток, вместе с беспрерывным воем; еще и крик: «Свободу! НА СВОБОДУ!» — и видно было, по отчаянным лицам, что существа эти — люди, гномы, еще кто-то, не пойми кто: все они отчаялись, и не боялись уже ничего, даже и смерти — они не понимали, как можно бояться, как можно останавливаться теперь. А Ячук продолжал соскальзывать — он упирался из всех сил, но, все равно, вскоре должен был соскочить на эти головы, провалиться между них, быть раздавленным…
И вот это мгновенье пришло: он соскочил, и не за что было ухватится. Упал на чью-то голову, стал соскальзывать, но вот ухватился за выпирающую из тощего плеча кость; да так и замер, все силы вкладывая только в то, чтобы не упасть. А тот на которого он упал, так поглощен был происходящим, что даже и не заметил ничего; он судорожно передергивался; рвался вперед, к своей гибели. Этот раб был весьма высоким, и Ячук мог разглядеть, что происходило.
Передние ряды орков были сметены, но следующие выставили тяжелые щиты, и, чувствуя, что тоже обречены, дрались с ожесточением: били и били своими ятаганами в плоть напирающих рабов, но все было тщетно — рабы запрыгивали прямо на щиты, уже зарубленные падали на орочьи головы; а за ними, точно удары тараны налетали следующие ряды, валили орков, затаптывали. За несколько кошмарных минут орки отступили как раз до того изворота туннеля, где поднималась лестница. И все эти минуты, Ячук едва не задыхался от темного, заполненного кровяными парами воздуха, со всех сторон неслось, кружа голову, беспрерывное: «А-А-АА!!!»; спереди же — звон стали и вопли. Страшно орали и под ногами; ведь, несомые общим потоком, они давили уже раненных, и своих и орков. А телами был завален весь этот спуск — на каждом шагу лежали они, истекали кровью, и среди поверженных больше, все-таки, было рабов.
Возле лестницы орки встали намертво. Вначале то, рабы проскочили этот поворот, среди них был и тот, на плече которого сидел Ячук. Но за поворотом орочьи командиры вскричали: «Пригнуться!» — передние ряды орков исполнили команду, а следом стояли наготове лучники: взвизгнули стрелы, и первые ряд восставших пал замертво. Орки пригнулись, выстрелил второй ряд — повторялось то, что уже видел Ячук. Стрелы свистели беспрерывно, впивались в тела, и в несколько секунд, возле разворота образовался целый вал из тел. Испугавшись стрел больше чем ятаганов, передние ряды разворачивались, и с воплями: «Лучники! Лучники!» — поворачивались, пытались бежать обратно. Однако, какой там — все сорок отвоеванных метров, были заполнены стремительною живой рекою, которая, в это время все втекала и втекала, через выбитые ворота. Они несли повернувшиеся ряды дальше, а те, совсем отчаявшись, прыгали им на головы, пытались пробраться хоть так, однако — стрелы врезались им в спины…
Но вот у лучников кончились стрелы, и они, послушны команде метнулись к стенам, вжались в них; теперь,
Тот, высокий раб, на плече которого сидел Ячук оказался во втором ряду, а перед ними были только коренастые гномы, бывшие чуть повыше его пояса. И повернувший было высокий теперь вновь мчался на троллей, размахивал ятаганом. Тогда Ячук закричал ему на ухо:
— Да что же ты?! Сейчас ведь сметут! На смерть ведь, бежишь!
А высокий, едва ли понимая, что это за голос, прокричал:
— Я то погибну?! Я вырвусь! Вырвусь! ВЫРВУСЬ!
Он завизжал пронзительно; и в это мгновенье, гномы столкнулись с троллями — ударили им чем-то по ногам, и тролли не удержались, словно запущенные из катапульт валуны, полетели вперед; и один из них, врезался в высокого, смял его, и еще ударил в чью-то плоть своим молотом. Ячуку показалось, будто его окружила одна беспрерывная кость, и вот вся переломалась, брызнула кровью. Он почувствовал, что летит куда-то; рядом промелькнула кувалда, опять треск кости, а он, оттолкнувшись от кого-то, бросился к стене. Что-то сильно ударило его в спину, но он уже был у стены; увидел, что падает на него что-то бесформенное, льющее кровь, вдоль стены бросился куда-то — вот лестница, на ней уже стоял кто-то; однако, он проскочил как-то по краю; там врезался в чью-то ногу, отскочил в сторону, и вот, тяжело дыша, забился в угол, между проходом в коридор, где догорала солома, и кричали о свободе гномы, и железной стеною туннеля; по лестнице в тот коридор вбегала какая-то малая часть восставших, но вот этот поток прервался — гоблины налетев прерывали его. Это они смогли остановить вал нападавших; они попросту пробивали их ряды, а оружие восставших выбило из их плоти искры, затуплялось, не причиняя им никакого вреда. А тролли размахивали молотами, и перемолотые тела, разлетались, сминая следующие ряды — кто-то грудой подлетал к потолку, и отскакивал в сторону, кровь стекала по стенам, кости трещали, под тонными лапами троллей; но рабы не останавливались, и передние ряды бросались на верную гибель в уверенности, что именно им суждено вырваться. И некоторые, в последние мгновенья жизни, доставали до глаз троллей — иногда те успевали прикрыть веко, но, иногда ятаган был быстрее, и тогда пронзал их голову до мозга — такие тролли еще продолжали двигаться, но уже в агонии, и они слепо били своими молотами, и, иногда разбивали головы своих же сородичей.
Среди рабов нашелся один с особенно сильным, голосом, и он громом пронесся над рядами: «Вперед! Еще быстрее! Это последние! За поворотом уже свобода! СВОБОДА!» Вопивший был размозжен чрез несколько мгновений; но он орал, веря в свои слова, и крик этот придал наступавшим еще новые силы. Всем этим рядам вдруг передалось, что за этим поворотом СВОБОДА, кто-то вспомнил СИНЕЕ небо, РАДУГИ, ТЕПЛЫЙ СОЛНЕЧНЫЙ ВЕТЕР — и это передалось всем — и каждый вспоминал кто дом, кто любимую — самые святые из своих воспоминаний, и они уже верили, что сразу же обретут это, стоит только вырваться за этот поворот.
И они рванулись еще быстрее: стремительным, беспрерывным валом врезались они в троллей, и те, одуревши от кровяных поров, крушили их так быстро, как только могли крушить. Рабы наваливались на них десятками, отлетали, валили — били с остервененьем, отлетали мертвыми, но, все же, и тролли, один за другим погибали. Битва захлебнулась как раз против лестницы, в угол которой забился Ячук. Ряды сталкивались у поворота: гул рассекающих воздух молотов, треск костей, беспрерывный — все двигалось к какому-то пределу, и, Ячуку казалось, что сейчас эти железные стены не выдержат этого напора, лопнут, как мыльный пузырь, от этих чувств.
Ячук и не хотел смотреть на это, и, как зачарованный, не мог оторваться. Он видел, как за какое-то краткое время вырос вал из тел в две трети расстояния между полом и потолком; видел, как этот вал, хлестнув кровью, развалился, причем как-то в две стороны; ведь напирали то с двух сторон. Рядом с ним, со страшной силой врезалось в стену, какой ошметок, отскочил, а на него вновь плеснуло кровью. Впрочем, Ячуку казалось, что кровь поливает его беспрерывно. И вновь столкнулись ряды — они по колено, а то и по пояс утопали в мертвых телах, однако и не замечали этого — и вновь били, и вновь погибали.