Бутерброд с краковской

Рабафф Оксана

– Федя, а позови, пожалуйста, к нам завтра Батюшку.

– Мама, а ему, наверное, надо заранее говорить, вдруг он не может завтра?

– Ну, ты позови, а там как придет.

Удивительно, но батюшка пришёл почти сразу. А на следующий день мама тихо ушла. Федя покормил её и пошёл мыть посуду. Вернулся

предложить чай и замер. Он сразу понял. Подошел и прикоснулся к руке. Ещё теплая. Но уже неживая. Не заговорит. Не обнимет. Федя плакал. Сначала тихо, по-мужски, смахивая ладонью слезы. Потом громче в голос. Вот и всё… вот и всё…

В институт Федя уже не вернулся. Пошёл служить. Два года пролетели быстро. А потом учиться уже не хотелось. Никто за него не радовался. Зачем ему теперь всё это? Зашёл в пустую квартиру. Прибрал. Смахнул пыль с книг и фотоальбомов. Немножко полистал, возвращаясь мыслями обратно. Сходил за продуктами. В хлебном ларьке тётя Маша заботливо сунула ему бумажку с номером.

– Хлебозавод наш, Федя, давай, им водитель нужен. Ты же водишь! – она поправляла цены на булочках. Феде не хотелось уходить. Хорошо было говорить с ней. Как кусочек чего-то родного. – А что, с армии и сразу на работу! При деле будешь. Всё не скучно. – улыбнулась старушка.

ТЁТЯ МАША

Она смотрела полуслепыми глазами на мир, сквозь небольшое окошко ларька. Он был для неё, как второй дом. Весной приятный ветерок приносил ароматы трав и цветов. Летом в нём было прохладно. Осенью она смотрела в маленькое окошко на то, как опадают листья. Зимой, включив обогреватель, ютилась, ласково наглаживая сидящего на коленях кота. Кот был рыжий и толстый. Рядом мясная лавка, где он тоже частый гость. Вообще, кота в ларёк было нельзя. Но тётя Маша не первый год жила, знала, что нет

ничего, что нельзя. Есть хорошо или плохо. А нельзя, это как посмотреть. Им с котом хорошо, кто их вообще будет проверять. В остальном же тётя Маша была слишком добропорядочной гражданкой и работу свою любила.

Дочь её жила далеко. В столице. Замужем за каким-то там начальником. Петром величать. И внучка Ниночка. Поздний, но долгожданный ребёнок. Бабушка каждый месяц собирала для внучки то посылку, то открытку. Отправляла почтой. То куколку, то мозаику, то краски прикупит и листов. Внучка потом звонила и благодарила. Потом трубку брала дочь, и они ещё час говорили о том-о сём. А что ещё нужно? Старушке-то много не надо.

В молодости тётя Маша была первой красавицей, работала на хлебозаводе и пела в хоре. Песни и частушки. Сама себя она называла старушка-хохотушка. С мужем не срослось у них, они тихо-мирно разошлись. Давно его уже в живых не было. За дочь она его, конечно, благодарила, в остальном же поминать его не любила. Да и когда тебе восьмой десяток, не до воспоминаний особо. Ценнее становится здесь и сейчас.

Очень любила наблюдать за людьми. За их судьбами. Вот, например, девочка. Вместе пели с её мамой в хоре. А потом смотришь, а она то уже не девочка, женщина, а вот и сын её вымахал аж на голову выше. И когда это произошло? А вот уже и сын за хлебом приходит с пищащим свёртком в розовой коляске. Любила тётя Маша жизнь, очень любила.

Бережно посмотрела на коробку. Внутри кукла. Ниночке точно понравится. А вот и Алёнка идет:

– Алёнушка, доброе утро! – здоровается старушка-хохотушка.

– Доброе, тётя Маша. Мне булочек с маком и хлебушка кирпичик. С девочками чаю попьем.

Конец ознакомительного фрагмента.