Бувар и Пекюше
Шрифт:
В конце концов Пекюше так запутался, что не знал, что и думать о Христе. Три евангелия изображают его человеком. У апостола Иоанна в одном месте он как бы равен богу, в другом месте того же евангелия он признает себя ниже его.
Аббат возражал, ссылаясь на послание царя Абгара, на действия Пилата и на свидетельство сивилл, «которое в существе своём истинно». Пекюше напоминал, что образ Девы можно найти у галлов, предвестие искупителя — в Китае, Троицу — всюду, крест — на шапке Далай-ламы,
Жефруа тайком обращался за советами к своему другу Прюно, и тот отыскивал ему в литературе требуемые доказательства. Разгорелась учёная война, и Пекюше, подстёгиваемый самолюбием, заделался трансценденталистом, мифологом
Он сравнивал богоматерь с Изидой, евхаристию с хаома персов, Вакха с Моисеем, Ноев ковчег с кораблем Кситура; по его мнению, такие черты сходства доказывают тождество всех религий.
Но не может быть нескольких религий, поскольку есть только один бог. Исчерпав все доводы, человек в сутане восклицал:
— Это тайна!
Что означает это слово? Недостаточность знаний? Отлично! Но если оно означает нечто, в самом определении которого заключено противоречие, то это уже бессмыслица. И теперь Пекюше не оставлял в покое аббата; он настигал его в саду, поджидал возле исповедальни, следовал за ним в ризницу.
Священник придумывал всевозможные уловки, чтобы спастись от него.
Однажды, когда он отправился в Сасето, чтобы причастить кого-то, Пекюше вышел на дорогу, рассчитывая, что аббату не удастся уклониться от разговора.
Это произошло вечером, в конце августа. Алое небо потемнело, набежала огромная туча, ровная внизу, с нагромождением завитков в верхних слоях.
Сначала Пекюше поговорил о вещах безразличных, потом, ввернув как бы ненароком слово «мученик», спросил:
— Сколько их было, по-вашему?
— Миллионов двадцать по крайней мере.
— Ориген говорит, что меньше.
— Ну, знаете ли, Оригену доверяться нельзя.
Пронесся резкий порыв ветра, склонивший траву в оврагах и оба ряда вязов, тянувшиеся до самого горизонта.
Пекюше продолжал:
— К мученикам причислено много галльских епископов, убитых в стычках с варварами, а это уже к делу не относится.
— Уж не собираетесь ли вы защищать императоров?
Пекюше считал, что их оклеветали.
— История фиванского легиона — выдумка. Я не признаю также Симфоросу и её семь сыновей, Фелицитату и её семь дочерей, семь анкирских девственниц, приговорённых к изнасилованию несмотря на свой семидесятилетний возраст, и одиннадцать тысяч дев святой Урсулы, из коих одну называют именем, принятым за число Undecemilla, не признаю и десять мучеников
— Позвольте… Позвольте… Ведь их упоминают писатели, вполне достойные доверия.
Упало несколько капель дождя. Кюре раскрыл зонтик, и они оказались под его защитой. Пекюше осмелился заметить, что католики создали куда больше мучеников среди евреев, мусульман, протестантов и вольнодумцев, чем в древности римляне.
Священник воскликнул:
— Но ведь только за время от Нерона до Цезаря Гальбы насчитывают десять гонений!
— Ну, а избиение альбигойцев? А Варфоломеевская ночь? А отмена Нантского эдикта?
— Все это, конечно, прискорбные крайности, однако не станете же вы равнять этих пострадавших со святым Стефаном, святым Лаврентием, Киприаном, Поликарпом и множеством миссионеров?
— Простите! Я напомню вам Ипатию, Иеронима Пражского, Яна Гуса, Бруно, Ванини, Ана Дюбура!
Дождь усиливался, и его струи низвергались с такою силою, что отскакивали от земли в виде маленьких белых ракет. Пекюше и Жефруа медленно шли, прижавшись друг к другу, и кюре говорил:
— После чудовищных пыток их бросали в котлы!
— Такие пытки применяла инквизиция и тоже сжигала свои жертвы.
— Знатных женщин помещали в лупанарии.
— А вы думаете, что драгуны Людовика XV вели себя безупречно?
— Примите во внимание, что христиане никогда не злоумышляли против государства!
— Да и гугеноты не злоумышляли!
Ветер гнал, рассеивал дождевые струи. Они барабанили по листьям, текли по краям дороги, а небо, принявшее грязноватый оттенок, сливалось с оголенными, сжатыми полями. Укрыться было негде. Только вдали виднелась пастушья хижина.
Тоненькое пальто Пекюше промокло до нитки. Струйки воды текли у него по спине, забирались в сапоги, в уши, в глаза, несмотря на козырёк Аморосова картуза; кюре одной рукой поддерживал полу своей сутаны, открывая ноги, а с треуголки текли ему на плечи потоки воды, словно из воронки соборного желоба.
Им пришлось остановиться; повернувшись спиной к ветру, они стояли друг против друга, живот к животу, держа четырьмя руками вырывавшийся у них зонтик.
Жефруа по-прежнему защищал католиков.
— Разве они распинали ваших протестантов, как был распят святой Симеон, разве они бросали человека на съедение зверям, как то случилось со святым Игнатием, который был растерзан двумя тиграми?
— А разве пустяк, по-вашему, множество женщин, разлучённых с мужьями, младенцев, отнятых у матерей? А изгнание бедняков, которым приходилось бродить по снежным равнинам, окружённым пропастями! Ими забивали тюрьмы, а когда они умирали, над ними ещё и глумились.
Аббат усмехнулся: