Буйная Кура
Шрифт:
– Ты, оказывается, совсем ашуг, тетушка. Как хорошо ты поешь.
– Я веселюсь с горя, доченька. А люди за это считают меня легкомысленной.
– Слава аллаху, чем ты хуже других, тетушка? Ты богата, ни в чем не нуждаешься.
– Эх, доченька, на что мне богатство! Будь у меня муж с лихо закрученными усами, не надо бы мне никакого имущества.
– Кто тебе мешает выйти замуж?
– Ты думаешь, с каждым, кто носит папаху, можно положить голову на одну подушку? Да перейдут мои горести в их сердца, большинство из них не достойны считаться
– Тетушка, только не сердись, я давно все хотела спросить у тебя. Ты сама выбирала покойного дядю
Абила?
– Нет, доченька, - сказала женщина, глубоко вздохнув.
– Парень, которого я любила, боялся моего отца. Он, как у нас говорят, не мог показаться ему на глаза даже краешком своей папахи. Насильно выдали меня за Абила. Покойник был неплохой человек, кое-как жили. Но аллах и его посчитал для меня излишней драгоценностью и отправил его в черную землю. Теперь осталась я одна под черным потолком. Сама не знаю, вдовой мне себя считать или невестой.
Салатын почувствовала, что тетка сейчас расплачется. Чтобы отвлечь ее от грустных мыслей, она обняла Шахнияр.
– Полно, тетушка, ты еще не старая.
– Так-то так, но время проходит. Пока можете, веселитесь, чтобы потом не жалеть.
Вытерев слезы, Шахнияр постаралась улыбнуться.
– Хватит, заговорили меня, заставили прослезиться. Я пришла сюда не за этим, а для важного дела.
Она скользнула взглядом по постели, аккуратно сложенной в нише. Затем осторожно тронула Гюльасер.
– Покажи, чиста ли ты досталась Шамхалу.
– Тетушка!..
– вспыхнула Салатын.
– Ты занимайся своим делом, а я буду своим. Ну, что стоишь?
Гюльасер готова была провалиться сквозь землю, но, чтобы не вызвать подозрений, тоже покосилась в сторону сложенной постели.
Салатын не выдержала и пошла вон из комнаты. Она остановилась в дверях. Шахнияр быстро и ловко стала копаться в постели, нашла там простыню и вдруг, словно резвый пятилетний ребенок, выскочила на середину комнаты с радостно поднятыми вверх руками и пустилась в пляс. Гюльасер закрыла было лицо руками. Но торжествующая Шахнияр схватила ее за руку, вывела на светлое место, оглядела ее всю еще раз и начала шумно чмокать в обе щеки.
– Да будет светлым твое лицо. Отдам тебе в жертву всю свою жизнь. Оглядывая Гюльасер, она словно впервые увидела ее босые ноги, ее старенькое застиранное платье. Она сняла с пальца кольцо с яхонтом, потом с полной белой руки стянула браслет.
– Это твое обручальное кольцо, бери. А это подарок от меня, бери и его. Чего у тебя еще не хватает?
Салатын решила заступиться и защитить достоинство бедной девушки. Кроме того, она подумала, что Шамхал заругает свою молодую жену за эти подарки.
– Тетушка, у нее все есть. Зачем ей еще одно кольцо и еще один браслет?
– Тогда почему она в таком виде? Где ее белое свадебное
Салатын подняла крышку сундука, где лежали ее собственные платья. Тетушка решительно отстранила ее. Вытащив одно из шелковых платьев племянницы, она бросила его Гюльасер и приказала:
– Надевай, оно подойдет, вы обе одного роста.
– Мне ничего не нужно.
– Бери, бери, - вмешалась и Салатын.
– Мое или твое, какая разница?
Шахнияр сама раздела Гюльасер. Надела на нее новое платье, туфли. Не забыла и кольцо с браслетом. Она сняла с себя также серебряный с позолотой широкий пояс.
– Возьми, погляжу, к лицу ли? Вот так. Теперь ты стала писаной красавицей. А ну подожди, подожди. Вот возьми еще эти золотые мониста. Тут три ряда. Покойный привез их из Тифлиса, купил у какого-то лезгина-ювелира. Особенно хорошо они выглядят на черном бархате. Повяжешь под келагаем. О, ты раскрылась, словно роза. У тебя нет дырочек в ушах? Почему? Уж в ушах-то можно было проделать дырочку и до замужества. Может, ты хочешь ходить без сережек? Я не позволю. Я сама все исправлю. Сейчас же сделаю дырочки в ушах и повешу серьги. Салатын, помоги-ка мне, принеси иголку, нитку и немного золы.
– Тетушка, перестань ты, ради бога.
– Я ведь сказала тебе, не путайся под ногами.
Не обращая внимания на протесты Гюльасер, она продела нитку сквозь игольное ушко. Сделала дырочки в ушах невестки, потерла золой, остановила кровь. Тотчас сняв с себя серьги, она продела их в мочки ушей Гюльасер.
– Не больно?
Невестка морщилась, но старалась улыбаться.
– Салатын, принеси немного сурьмы.
– Откуда мне ее взять?
– У тебя нет? Ничего, найдется у меня.
– Тетушка, ради бога, не разукрашивай ты девушку.
– Ты ничего не понимаешь. Отойди в сторону. Вот так. Теперь ты стала насурмленной девушкой, идущей с родника. Пах-пах... Пусть теперь мой племянник удержится на ногах. Пусть не задрожат у него колени.
Гюльасер даже вспотела в новых платьях и драгоценностях. А Шахнияр все кружится вокруг нее, щелкает пальцами, поет, смеется.
– Ей-богу, трудно разобраться в тебе, тетушка.
– Зачем тебе разбираться, лучше принеси чаю да хлеба... Куда же запропастился наш жених?
– Я здесь, тетушка.
– Ой! Стану я жертвой твоей стати, ты пришел? Чего же ты молчишь? Стоишь на пороге и подслушиваешь нас?
Шахнияр распахнула руки, обняла Шамхала и, словно ребенок, повисла на шее племянника. Салатын взяла из рук Шамхала подстреленных куропаток и ружье. Гюльасер поднялась. Шахнияр показала племяннику наряженную невесту.
– Ну как? Тебе нравится?
– Что это, тетушка?
– Может, ты не узнаешь своей жены?
– Она ударила рукой об руку и захохотала.
– Небось глаза слепит? С вами, мужчинами, только так надо обходиться, понял? Что это за дело: привел голую девушку и посадил ее в подземелье. Приличного платья нет на ней.