Буйная Кура
Шрифт:
– Есть ли здесь лодочник кроме тебя?
– Один я на всю Куру.
– Перевозил ли ты на ту сторону людей?
– Вот уже два дня лодка не работает.
– Врешь! Ты забыл о студенте, которого перевез этой ночью?
– Какого студента?
– Одетого в русскую фуражку и брюки навыпуск. Ты разве не видел его? На пряжке у него выбиты буквы.
– Нет, в этой стороне такой человек мне не попадался на глаза. А в чем дело? Сбежал, что ли, откуда?
Ашраф и Таптыг сразу поняли, кого они ищут. Однако Ашраф, потеряв осторожность, продолжал пререкаться с проводником.
Между тем гейтепинцы, рассыпавшиеся
Через минуту все переполошилось, как во время бедствия. Берег Куры опустел. Скот погнали в кустарник, угнали подальше арбы с женщинами и детьми, около Джахандар-аги остались одни мужчины. Только тогда Джахандар-ага поехал к казакам.
Джахандар-ага медленно с достоинством подъезжал к казакам, а тем временем его люди - родственники и сельчане - ловко окружили их. Те и не заметили, что оказались в кольце.
Джахандар-ага окинул взглядом своих гейтепинцев и увидел, что они готовы. Руки у всех либо на рукоятках кинжалов, либо у спусковых крючков винтовки. Сам он тоже положил свою винтовку поперек седла и снял ее с предохранителя. После этого подъехал к офицеру и спокойно спросил:
– Что вы хотите от мальчика?
– Не твое дело, не вмешивайся, - так же спокойно ответил и офицер.
– А я еще раз спрашиваю, что вам нужно от мальчика?
– В голосе Джахандар-аги послышались нетерпеливые гневные нотки.
Офицер окинул ироническим вглядом человека, глаза которого начали уже наливаться кровью, а полные губы задрожали.
– Вы что, хотите, чтобы я приказал вас арестовать?
Джахандар-агу словно оплеснули огнем. Он отшатнулся назад и дернул коня. Конь взвился на дыбы и заржал. Под копытами захрустели камни. Больше не сдерживаясь и не желая сдерживаться, Джахандар-ага закричал:
– Вон отсюда!
Люди сразу же сдвинулись плотнее. Казаки только сейчас увидели, что находятся в окружении. Стоит пошевелиться, засверкают кинжалы. Будет бойня, и неизвестно еще, чем она кончится. Офицер взял себя в руки.
– Против вас мы ничего не имеем. Нам нужны люди, которые вчера въехали в заповедник. Мало того, они избили наших казаков, обезоружили их. Найдите этих людей, и мы оставим вас в покое.
– У нас нет этих людей.
– Тогда зачем нам скандалить? Если этих людей среди вас действительно нет, так и скажи, мы уйдем.
– Сказал, что у нас нет этих людей.
– Прекрасно. Оставайтесь в добром здравии.
– Счастливого пути.
Офицер еще раз внимательно, словно для того, чтобы запомнить как следует, поглядел на Ашрафа, Джахандар-агу и, пришпорив коня, выехал вперед. Люди расступились, давая ему дорогу. Казаки, подпрыгивая в седлах, рысью пошли в сторону леса. Гейтепинцы глядели им вслед, не снимая пальцев с курков. Но потом всадники исчезли в лесу, и жизнь на берегу Куры
5
Однажды Пакизе видела Ашрафа так же близко, как и сегодня. Но с тех пор прошло уже три года. Тогда ей только что исполнилось четырнадцать лет. В том возрасте ей очень хотелось смешаться с девушками старше себя, ей нравились разговоры и шутки взрослых женщин. Каждое их слово она ловила с жадностью и с какой-то тайной сладостью, а те не очень-то стеснялись ее, можно сказать - даже не замечали и говорили обо всем откровенно, рассказывали о своих мужьях, об их объятиях, о подробностях первой брачной ночи. Пакизе замирала. У нее кружилась голова, словно вдыхала какой-то пьянящий аромат. Старалась представить свою встречу с женихом, думала о первом поцелуе, который когда-нибудь предстоит. Чем-то властно манила ее жизнь, что-то щедро обещала, но, что это было, Пакизе не могла еще знать.
Как раз в это время Пакизе довелось испытать первый взгляд юноши и первое прикосновение его руки. Еще и до сих пор она часто оживляет в памяти то мгновение и каждый раз снова пьянеет, точь-в-точь как тогда, в тот памятный день.
Наступал праздник Новруз байрам. Деревенские парни с нетерпением дожидались вечера. На поляне они собрали большой ворох сена, охапками подкладывали туда солому, хворост, обломки досок - все, что может гореть. Как только стемнеет, они разожгут большой костер в честь праздника. Вместе с этим главным костром затеплятся огоньки и на крышах многих землянок.
Девушки тоже не сидели сложа руки. Шили себе новые платья, торопились принарядиться. Молодые жены красили яички, а женщины постарше наблюдали за девицами, очищающими рис для большого праздничного плова. И богатые и бедные старались, чтобы их скатерти не оказались пустыми. Бедняки копили деньги и еду много месяцев, чтобы истратить накопленное в один этот день.
Пакизе сновала по дому, помогая матери и невесткам. Она с нетерпением ждала наступления вечера. Почему-то в этом году она ожидала от праздника необыкновенного, особенного и готовилась к его встрече.
Наконец солнце заскользило косыми лучами по склонам, зеленеющим самой ранней зеленью, облака на небосклоне окрасились в оранжевый цвет. Вечерняя тень начала сгущаться над Курой и оттуда поползла на деревню. Некоторые окна осветились бледным светом, но никто не хотел уходить в дома. Теплый весенний воздух словно пьянил людей.
Пакизе надела новое платье, походила в нем по двору, а затем поднялась на крышу дома. Она приложила руку к глазам и долго глядела на небосклон, сверкающий закатными красками. Зачарованно смотрела она на Куру, на лес, одевшийся в нежную зелень, на луга. Теплый ветерок с реки ласково овевал девушку. В одном из дворов зажгли костер. Вслед за первым костром загорелись и другие во многих дворах. В вечерний воздух поднялись струи белого дыма, они смешивались между собой, и деревня оказалась как бы в тумане. Сначала костры горели лениво, у них не хватало силы развеять мрак, но потом дым стал реже, а пламя ярче, и вот деревня и окрестности ее озарились трепетным красным светом. Парни зажгли факелы, приготовленные заранее, а потом стали кидать в воздух горящую паклю, соревнуясь, кто выше кинет. Вся деревня замелькала огнями. Пакизе как зачарованная глядела на эту пляску огней. Она увидела, что и над другими деревнями возникли зарева. Порозовели даже воды Куры.