Буйный Терек. Книга 2
Шрифт:
Вековой лес, суровый, с уходящими ввысь кронами, закрыл небо, и только иногда, когда конная группа выезжала на редкие прогалины или переходила вброд речки, солнце озаряло землю, заливая светом почерневшие стволы чинар и насупленных, чем-то недовольных дубов. Потом конники снова исчезли среди стоявших плотной стеной лесных великанов.
— Сколько тут ни руби просек, дороги не будет, — подавленно сказал подполковник. Его угнетали тишина, и неподвижность огромных ветвей, и полутьма
Чеченцы вели русских тропами, по которым вряд ли когда-нибудь ходил русский солдат.
Они торопились, стоянок почти не было. Иногда, спешившись, вели в поводу коней, пробираясь через вздутые, вылезавшие из-под земли толстенные корни могучих великанов, бесконечной сплошной стеной громоздившихся вокруг. Эти недолгие минуты служили отдыхом коням и давали возможность людям разогнуть спины и размять затекшие от долгой езды ноги.
Подполковник Филимонов, не привыкший к подобным поездкам, устал, да и Булакович, уже давно служивший в пехоте, отвык от подобной езды.
Чеченцы, как бы не замечая усталости русских, по-прежнему быстро двигались вперед, и только Небольсин, иногда по полдня не слезавший с коня, легко и свободно следовал за ними.
Часам к семи вечера лес стал гуще, закрылся черной пеленой. Мрачная тишина лишь изредка нарушалась цокотом подков, неловко стукнувшихся о корневища, да хриплым дыханием притомившихся людей.
Наконец лес кончился. Впереди замелькали редкие огоньки. Послышался лай собак. Открылась большая поляна, блеснула под светом появившейся луны вода. Это была речушка, на другой стороне которой находился хутор Ичик.
Когда кавалькада перебралась на противоположный берег, к ним подошли люди, и кто-то на сносном русском языке сказал:
— Добра вечер. Имам ожидает… говорит, салам.
Уставшие от долгой езды офицеры с удовольствием пошли за посланцем имама.
— Вот этот сакла ваша дом… Тут умывайся, тут отдыхни, тут кушай и спат… Завтра утром имам пойдем, говорить будешь, — вводя гостей в саклю, сказал человек, встретивший их возле переправы.
Что-то знакомое послышалось Булаковичу в его голосе.
— Издравствуй, ваша блахородия… Наверно, забул Ахмед? Помнишь Черкей, сакла старшина, Ахмед — казанска татар, помнишь?
— Ахмед, голубчик, жив!.. — бросаясь к нему, воскликнул Булакович.
— Живая… Ты тоже здоров, ваша блахородия… апчер форма, прапорщик, слава аллах, се живы, се хорошо ест, — обнимая прапорщика, взволнованно сказал татарин.
— Это кто ж такой, старый приятель, что ли? — удивленно спросил Филимонов.
— Тог, кто спасал нас в плену, кто кормил пленных солдат и кого до конца своих дней помнить должен, — ответил Булакович.
— Э-э, — махнул рукой татарин, — дело було такой, голодная солдат, хлеб мало, харчи мало, рази я чужой али собака… не нада, ваша блахородия, поминать…
— Совестливый, с душой, — похвалил
— Казанский татар я, вашесокблахородия, солдат был, убег… бульно фитфебил мучил…
— А-а, дезертир, значит… — покачал головой подполковник.
— Он переводчиком у имама служит, завтра, наверное, переводить станет.
— Так точно, имам утром говорит будет. Давай письма, имам читать будет, думать будет… Шамиль-эфенди, Гамзат-эфенди, ших Шабан и другая большой мюрид читать будут… — сказал переводчик.
— Это как же так?.. Письмо мы должны передать лично, — начал было Филимонов.
— Не все ли равно, господин подполковник? Главное, что мы довезли и передали его имаму. У них впереди целая ночь, они ждут и, обсудив, завтра уже дадут ответ, — сказал Небольсин.
— Правильно… имам читает, се думают, завтра — ответ, послезавтра айда назад…
— Ну что ж, бери, отдай своему имаму, скажи, завтра встретимся, — солидно заключил подполковник.
— А теперь отдыхай се, мой руки-ноги, кушай, спат ложись… Завтра ух какая народ ожидает, — унося письмо, сказал татарин.
Спустя час делегация полковника Клюге крепко спала в чеченском хуторке Ичик.
На другой день, в начале десятого, русских позвали к Кази-мулле.
Хутор был небольшой, домов в десять. Вооруженные мюриды стояли группами, с любопытством оглядывая проходивших мимо офицеров.
Переводчик Идрис шел впереди, негромко разговаривая с высоким худощавым чеченцем. Под деревьями виднелись стреноженные кони, другие, на длинных чумбурах, пощипывали траву. Женщин не было. Несколько подростков молча, неодобрительно смотрели на проходивших мимо русских.
— Имам тут, сюда ходи, — останавливаясь возле стоявшей в стороне сакли, сказал Идрис.
У порога стояли Шамиль и небольшого роста пожилой чеченец. Подполковник Филимонов, идя впереди, официально и торжественно поднес руку к блестевшему на его голове киверу, украшенному высоким белым помпоном. Считая себя человеком, облеченным особым доверием начальства, которому предстояло разрешить сложное дело большой дипломатической и военной важности, подполковник еще в Грозной постарался захватить с собой парадно-помпезный кивер и сейчас, идя к имаму, заменил им армейский картуз.
Шамиль и приземистый чеченец коротко сказали:
— Салам!
А показавшийся в дверях Ахмед вежливо пригласил:
— Добра утра, ваше блахородия… Имам Гази-Магомед издес…
В комнате было несколько человек: двое мулл в белых высоких чалмах, один сеид в зеленой, остальные в высоких или лохматых папахах, какие носили тавлинцы и жители горных аулов Чечни. Посреди сакли стоял стол, возле него две длинные, по-видимому, предназначенные для русских скамьи. Горцы встали и чинно, с достоинством и тактом ответили на приветствие русских.