Bye-bye, baby!..
Шрифт:
– И чем мне заняться в Амстердаме? – Конфликт со мной вовсе не улыбался Владу. Он хотел решить все полюбовно, сукин сын.
– Джазовый фестиваль. – Я строго придерживалась легенды. – Эрик встретит тебя в аэропорту. Потусуешься несколько дней, соберешь материал на статью – и свободен.
– Это невозможно.
– Я ведь не только твоя любовница, Влад. – Слово «любовница» далось мне с трудом, я едва пропихнула его сквозь зубы. – Я еще и твой босс. Это работа, милый, ничего личного.
– Почему бы не полететь Тимуру? Думаю, он бы не отказался смотаться в Амстердам на
Никто бы не отказался смотаться в Амстердам, ты и сам бы не отказался всего лишь какой-то сраный месяц назад. Влад, Влад, неужели ты думаешь, что я поверю, что полумифический Выдропужск, сто выдропужсков, тысяча, стоят одного Амстердама? Просто смех. Не надо парить, как говорит Шамарина.
– Тимур бы не отказался. Но у него нет открытой шенгенской визы. У него нет, а у тебя – есть.
– У тебя тоже есть.
– И у меня есть, ты прав. Но послезавтра я еду в Москву. У меня съемки-,-™ забыл?
Все, все еще можно было исправить. Скажи Влад: «А почему бы нам не полететь в Амстердам вместе, детка?», или «А почему бы нам не поехать в Москву вместе, детка?», или «Зачем же нам разлучаться на Рождество, детка?» – скажи он это, и я упала бы его к ногам, растворилась бы в его волосах, затихла бы у него на груди. Но Влад не сказал ничего, кроме: «О'кей. Я полечу».
– Тебе плохо? – добавил он, помолчав. – Что-то болит?
Мне было не просто плохо. Я загибалась.
– Все в порядке. Так… Предчувствие раннего климакса. Не обращай внимания. Надо выспаться. Пожалуй, приму сегодня снотворное.
Снотворное. Еще одна деталь пейзажа после битвы, еще один пункт в плане. Я демонстративно выпила на ночь таблетку нитразепама, здоровый сон должен наступить через сорок пять минут и продлиться шесть-восемь часов. Пока я лежала в постели с постмодернистской сранью «Замки гнева» в руках, Влад нарезал круги по дому, время от времени заглядывая в спальню.
– Полежи со мной, – попросила я. – Мне станет легче.
– Конечно.
Теперь, когда Влад прилег рядом, ощущение склепа, в который превратилось мое тело, стало полным. Влад был скован, холоден, неподвижен, но по-другому вести себя в склепе нельзя. Не плясать же там джигу, в самом деле.
Ты меня не обманешь, сукин сын. Ты меня не проведешь.
Закрыв глаза, я размышляла о том, что предпримет Влад, когда я засну: позвонит своей девке или наберется наглости и вообще уйдет из дома.
Он позвонил.
В два часа ночи, когда я начала рубиться без всякого снотворного, Влад выскользнул из спальни. Выждав контрольные несколько минут, я отправилась следом.
Дверь в ванную была приоткрыта, все краны включены. И в шум воды вплетался его приглушенный голос: «…говорю же тебе, бэби, я узнал об этом только сегодня вечером… командировка, обыкновенная командировка… ну и что, что Амстердам?., ну откуда же я знаю, что у нее в голове?., нет, не получится… самолет утром… вдруг ей придет в голову устроить провожания… не ори на меня… ничего не отменяется, бэби… езжай туда сама… а я подъеду чуть позже… обещаю тебе… поскучаешь пару деньков, зато потом… все… я не могу долго говорить… она может проснуться… я буду на связи, бэби… да… и я…
Бэби.
Вот как Влад называет свою девку – «Бэби».
Она.
Вот как Влад называет теперь меня – «она».
«И я… и я…» И я люблю тебя до умопомрачения. И я умираю без тебя… И я хочу ловить с тобой рыбу, болтать ногами в прохладной воде, есть виноград, пить текилу, глазеть на прохожих, мокнуть под дождем, стрелять сигареты, кататься на колесе обозрения, читать правила поведения пассажиров в метро, стричься, пускать мыльные пузыри, собирать марки, кормить пингвинов пломбиром, быть с тобой, пока смерть не разлучит нас… Будь ты проклят, сукин сын. Будь ты проклят!
«Откуда же я знаю, что у нее в голове…» О, Влад, ты еще не знаешь, что у меня в голове!..
…Жегалыч встречал меня в маленьком поселке у подножия гор. Отсюда до горнолыжного курорта NN было сорок минут езды.
Витя Жегалов, или попросту Жегалыч, числился старым корешем моего бывшего мужа. Лет десять назад он, коренной петербуржец, осел в Карачаево-Черкессии и, кажется, даже женился. Чем занимается Жегалыч на самом деле, я не знала и не хотела знать, нам и без этого хватало тем для разговоров. За то время, что мы не виделись, Жегалыч заметно округлился и погрузнел, у него появилось брюшко, которое он (не слишком удачно) пытался задрапировать лыжной курткой.
– Привет, – буднично сказал Жегалыч и чмокнул меня в щеку: так, как будто мы расстались неделю назад и всю эту неделю ежедневно созванивались. – Хреново выглядишь.
– Хреново, – согласилась я.
– Болеешь?
– Смертельно.
– Что, правда?
– Правда. Я смертельно больна, Витюша.
Жегалыч дернул себя за нос и поскреб подбородок. Он поверил мне, сразу и безоговорочно.
– Беда, – только и смог выговорить он. – А у меня двойня родилась. Пацаны.
– Поздравляю, – сказала я без всякого выражения.
– Вот черт… Или дети для тебя больная тема?
– Для меня больше нет тем – ни больных, ни запретных. Ты… Ты все достал?
– Сделал, как просила.
Жегалыч никогда не задавал лишних вопросов, он вообще не задавал вопросов, за это я и любила его.
– Значится так. Номер для тебя заказан. И держи ключи от машины, она в твоем распоряжении. – Жегалыч пнул ногой по колесу устрашающего вида джипа. Не слишком нового, но добротного. – Присядем?..
Мы забрались в салон и несколько минут сидели молча.
– А остальное, Витюша?
– В бардачке.
– Господи ты боже мой… Как же тебе все удается?
– Что?
– Сплошная нелегальщина. Сплошной криминал.
– Ну дык… – Жегалыч усмехнулся и подмигнул мне левым глазом. – Это же Кавказ. И связи старого разведчика.
– Ты же в отставке!
– Бывших разведчиков не бывает, – выдал Жегалыч очаровательную банальность. – Слушай… А может, наплюешь на эту гребаную турбазу? Поедем ко мне… Я тебя с женой познакомлю, с пацанами моими… Водки треснем, поговорим по душам…Ты мне про Питер расскажешь, закрылись там рюмочные или нет. Русскому человеку на Кавказе смерть, русскому человеку всегда русского человека не хватает.