Бык из моря
Шрифт:
Помолчав, Дионис приподнял личико Ариадны за подбородок, чтобы заставить ее взглянуть на себя. Губы его кривились от смеха, но он старался не улыбаться.
— Никакая ты не пылинка — ты величайшая на свете плутовка. Возможно, я для тебя и бог, но это не мешает тебе заставлять меня поступать по-твоему. Ты намерена во всем добиваться своего. Ариадне нужен Дионис, но Ариадна не пойдет с Дионисом на Олимп, поэтому Дионис должен приходить в Кносс. Что ж, ладно. Я приду, но имей в виду — последним в любом случае смеется бог.
Часть III
МИНОТАВР
Глава 14
За
Кое-кто, однако, знал, что не Минотавр благословляет вина, приносящие богатство Криту, и что Дионис часто и подолгу живет в Кносском храме, гуляя по окрестностям рука об руку со своей верховной жрицей. Такие приносили дары святилищу, но даже и они приходили поздней ночью, как и прежде, когда Бог-Бык только родился и царь с царицей требовали поклоняться ему. Сейчас, однако, Миносу и Пасифае уже не надо было силой загонять народ в храм. Почти все приходили без принуждения. Даже понимание того, кто на самом деле благословляет лозы и несет процветание Криту, не могло перевесить растущей веры в Минотавра, Бога-Быка.
За эти годы культ его распространился по всему острову. Рассказы о гигантском существе, которое может увидеть любой пришедший в его святилище, приводили в храм любопытных — и они становились верующими. Правда, Минотавр по-прежнему не творил чудес и до сих пор не совершил ничего сверхъестественного — но Бог-Бык более не был вертлявым маленьким чудищем, жутким, но вовсе не грозным. Теперь он едва помещался на огромном золотом троне, грива его блестела от частого расчесывания и драгоценных камней; служители едва доставали ему до подмышек, толщиной он был равен двум мужчинам, а голос его гнул маленькие деревца в храмовом дворе. Солнце, играя на его вызолоченных рогах, завораживало прихожан. Один только взгляд на него заставлял сердце трепетать в благоговейном страхе. Лишь немногие замечали, что чуть наморщенный лоб придавал звериной морде Минотавра выражение вечной озадаченности, а большие глаза, по-прежнему прекрасные, были печальны.
Эта печаль и продолжала привязывать Ариадну к Кноссу, хоть она и сознавала, что терпение Диониса вот-вот иссякнет и он перестанет прислушиваться к ее отказам уйти на Олимп. Да и объяснения ее становились все невнятнее. Она не могла сказать правду — что ее отказ от сана верховной жрицы уничтожит Крит, Сафо — юная посвященная — могла уже дотянуться через гадальную чашу до любого святилища Диониса на Крите и даже до его дома на Олимпе. Благодаря ей Ариадна знала, что происходит на Крите и надо ли ей навещать Астериона.
Нет, теперь уже не Астериона — Минотавра. Ариадна, решившая поваляться в постели, пока Дионис в святилище отбирал из приношений то, что хотел бы взять на Олимп, вздрогнула, вспомнив свою последнюю встречу со сводным
Ариадна снова вздрогнула и плотнее закуталась в одеяла. Этот кошмар начался для нее с того, что она привязала Диониса себе, что она пожелала его — пожелала, как девушка желает мужчину, вместо того чтобы просто поклоняться ему, как надлежит жрице поклоняться своему богу. Отказ Диониса в свое время заставил Пасифаю совокупиться с Посейдоном — так был зачат Минотавр. Ариадна знала, что каким-то образом связана с ним, что каким-то образом ей предстоит завершить тот цикл событий, который с нее же и начался.
Она снова взглянула на темную фигурку Матери — но образ был глух, тени — непроницаемы. Девушка прикусила губу: она знала, хоть и старалась не думать, как именно должен быть завершен этот цикл. Она по-прежнему не могла предать сводного брата. Он доверял ей. Любил ее. Глаза Ариадны снова наполнились слезами, они просочились по векам из уголков и заструились к вискам.
Вчера она вынуждена была отказаться от веры в то, что для нее он навсегда останется Астерионом. Хотя цепь, что связывала Ариадну с ним, стала длиннее, и порой проходила неделя, а то и больше, прежде чем он вспоминал о сестре, вчера Федра прибегала за ней дважды.
Во второй раз Федра объяснила:
— С Минотавром была мама. — Голос ее звучал спокойно и ровно, но лицо было бледным — и вовсе не из-за слабого зимнего солнца.
Ариадна вспомнила свой нетерпеливый вздох.
— За столько лет она могла бы научиться не злить его. Я не могу пойти прямо сейчас. Я только что вернулась оттуда. До танца в честь Матери всего несколько дней, и я должна убедиться...
— Если мама и виновата, то совсем немного, — перебила ее Федра. — Какой-то дурень помянул при Минотавре твой танец, и он пожелал увидеть, как ты танцуешь. А мама, разумеется, сказала, что ничего не выйдет, потому что он не может присутствовать на обряде в честь Матери — а ты отказалась танцевать для него в его храме.
— Помилуй меня, Мати!
— Чья-нибудь милость тебе наверняка понадобится, — резко сказала Федра. — Не знаю, как ты станешь объяснять, ся с ним. Он больше не двухлеток, которого можно отвлечь игрушками. Он верит, что он — бог и может получить все, что захочет. — На лице Федры были написаны сомнение и страх.
Беспокойство Федры перечеркнуло все дальнейшие возражения. Хоть Ариадна и знала, что сестра не питает любви к их сводному брату, что его облик отвратителен ей, Федра, однажды преодолев страх перед новорожденным, которого сочла потусторонним чудовищем, больше никогда не боялась его. Так что Ариадна, сказав:
— Отлично. Если мой отказ вывел его из себя, полагаю, я же и успокою его, — пошла надевать теплый плащ.
По дороге они с Федрой не разговаривали. Рев Астериона был слышен от самых дверей, а когда они растворились и она, зажав уши, шагнула внутрь, навстречу ей высыпали служители с зажженными факелами в руках. Странно, подумала Ариадна, факелы среди бела дня?.. — но задуматься ни над чем не успела.
— Когда ты так вопишь, я не могу ничего разобрать, Астерион, — сказала она, воспользовавшись мгновением тишины.