Бык в западне
Шрифт:
Ладно, подумал каждый. Плевать.
Частника Валентин поймал прямо на улице. Здесь же он подобрал валявшуюся под ногами листовку. «Пресс-бюллетень. Примем активное участие в митинге! Шествие 5 июля в 14 часов от станции метро «Октябрьская» и от площади Калинина.
Митинг — с 15 часов на площади имени В.И. Ленина…»
Неопределенная погода, тяжкая духота, длинные плоские облака в как бы затуманенном сизом небе… Такой же плоский влажноватый и сизовато-серый город, тянущийся нескончаемо. Везде похожие серые дома, дома, дома… Однообразная пестрая реклама, обращающая на себя внимание только тревожными сменами
Валентин молча глядел в окно машины, курил и не понимал, зачем он, собственно, прилетал в этот город? Какого черта? Зачем он здесь? Такое состояние случалось с ним в Гвиане. Было такое. Но сейчас ведь он не в Гвиане. Сейчас он вообще на другом материке Он вовсе не за тысячи миль от России. Там, вдалеке, он думал иногда: если вернуться, многое, наверное, будет выглядеть не так, как прежде.
Нет. Не случилось.
Может, прав Куделькин-младший? Может, я действительно чего-то не понимаю, отстал? Когда вы улетали, дядя Валя, еще не все шлюхи были шлюхами, вспомнил он слова Куделькина.
А ведь было другое время, подумал Валентин. Время, когда я ничего такого попросту не испытывал. В принципе не мог испытывать Улыбаясь, выходил на ковер. Бросал на ковер хорвата Рефика Мемишевича… Или поляка Романа Берлу… Или Пикилидиса, грека… Или полутурка Рафика… Или Балбона… И Джона Куделькина тоже бросал…
Никто сейчас, наверное, не помнит этих имен. Собственно, никто сейчас не помнит и мое имя, подумал он. Без горечи Просто подумал. А ведь было другое время. Время, когда, уложив на лопатки очередного противника, потный, огромный, я поднимался с ковра, легким движением поправляя на груди лямки красного трико с крупными буквами «СССР», и от одного этого движения зал восторженно взрывался: «Ку-ди-ма!.. Ку-ди-ма!..»
Было, было. Всех валял, удовлетворенно усмехнулся Валентин. Ёху Гюнера валял… Берлу… Балбона…
О Куделькине-младшем Валентин не хотел думать.К черту. Тоже мне… Компьютерщик… Господин комп… Валял я этих компьютерщиков!
Он снова вспомнил Ёху Понтера. В Осло в финале Валентин вполне мог встретиться с Ёхой. Но Ёхе не повезло. Получил травму в борьбе с чехом Олдржихом Дворжаком.
Да что там… Было время, когда он, Валентин, мог выиграть олимпийские! Если б не Тоня…
Наверное, Николай Петрович, курировавший команду от Комитета госбезопасности, был прав. Брось тогда Валентин Тоню, быть бы ему олимпийским чемпионом. Не бросил. А значит, не попал на игры. По простой причине. В сумке непобедимого чемпиона Валентина Кудимова, однажды возвращавшегося из Осло,нашли книги на русском языке. Ну, Солженицын, это понятно. Но ведь была еще какая-то Дора Штурман…Какой-то Автарханов… Зиновьев… Он до того таких имен никогда не слыхал… Штурман, Автарханов… Татары, наверное.
И Тоню не увидел больше.
Это позже, гораздо позже, уже в питерском крематории, Валентин узнал, что по-настоящему Тоня входила в команду именно Николая Петровича. Выезжала за кордон с командой борцов как переводчица, а практически все время проводила с Николаем Петровичем.Неизвестно где проводила.
В Варшаве, например, все борцы жили в центре города в отеле «Бристоль», а Николай Петрович
Это теперь понятно. Зарабатывали валюту для Родины. Для такого дела особенные требовались условия. Работали на Дело, как любил говорить Николай Петрович, которого позже так удачно шлепнули в питерском морпорту на сходнях парома «Анна Каренина».
А в Варшаве все равно было хорошо. В Варшаве Валентин часто виделся с Тоней. Если появлялась возможность, они прямо с утра выходили с Тоней в город. И, вдыхая свежий ветер с Вислы, Валентин понимал, что, как это ни странно, он любит этот незнакомый город все сильней и сильней.
Конечно, любовь Валентина была еще неразборчива. Он еще одинаково любил медлительных черно-белых, в ушастых капорах монашек. И веселых, похожих на циркачей, говорливых разносчиков мороженного. Он еще неразборчиво любил морщинистых стариков, рассевшихся на скамье у фонтана. И стайки порхающих сливочно-белых студенток. Любил стариков за то, что они предпочитали черный цвет, а студенток за то, что предпочитали белый. И еще так же неразборчиво Валентин любил серого, каменного, двумя руками схватившегося за крест святого Антония перед костелом, ему посвященном.
Но постепенно звуки и цвета начинали разделяться. Валентин как бы приходил в себя. С некоторым удивлением и тайным восхищением он начинал прислушиваться к миру. И начинал слышать голос Тони.
«Ну, Кудима! Ты сам подумай! Почему у них так, а у нас не так? Почему в Москве я живу в старой общаге и если мне квартира светит, то лет через пятнадцать, не раньше, когда я стареть начну, а они в любое время могут купить любую квартиру, были бы деньги? А? Ну, Кудима! Почему у меня в общаге на всех общий душ, подумай, один на всех, а у них в каждой квартире ванна? Почему мы их освободили, а они живут лучше? А?» И тащила за руку. «Идем, Кудима, идем… Вон в ту кафешку. Давай заглянем в нее. Видишь какое название? «Под крокодилом».
В тот день они впервые попали в любимую кафешку пана Юзефа Циранкевича.
О завсегдатае замечательной кафешки, пане Юзефе Циранкевиче, Тоне и Валентину доверительно, но и с куражом в голосе сообщил бармен, обряженный во что-то вроде концертного фрака.
Вряд ли бармен часто и просто так вступал в доверительные беседы со случайными русскими, не очень- то любили в Польше русских, но так случилось, что именно этот бармен, оказывается, любил и хорошо знал греко-римскую борьбу и был страстным болельщиком. По крайней мере, бармен сразу узнал знаменитого чемпиона Валентина Кудимова. В плечистом человеке, вошедшем в кафе «Под крокодилом», он сразу узнал знаменитого чемпиона Кудиму, только что лихо сломавшего на ковре польского великого чемпиона Романа Берлу.
Обидно, конечно, но борьба есть борьба Мужское занятие. Если и винить кого в поражении, то только самого Романа Берлу.
— Иногда после работы пан Юзеф Циранкевич заходит к нам выпить кружку пива или бокал вина, — сообщил бармен чемпиону Кудиме и его красивой пани. — Пан Юзеф Циранкевич человек серьезный. Он любит хорошие напитки. Он любит баварское пиво и светлый балатонский рислинг. Это его самое любимое вино. Мы специально держим в погребке несколько ящиков балатонского рислинга. Только для пана Юзефа Циранкевича.