Быкоголовый

Юджиновский Матвей

Но сначала нам предстояло спуститься в овраг. Позже я узнал, что звался он Рогатым. Конкретно этот овраг являлся, можно сказать, одним рогом – он уходил дальше, где соединялся под углом с таким же. Получалось, что наша деревенская улица со всеми домами и участками была заключена в эти «рога». Склон уходил вниз достаточно круто, так, что узенькие тропинки шли вдоль и извивались, как серпантин в горах. Девчонки, следуя друг

за дружкой, спускались по ним. Мы же с Серегой, быстро перебирая ногами и едва не подворачивая их, сбегали напрямую. С одного витка на другой. Спускались, а затем поднимались обратно, хватаясь руками за траву, чтобы снова слететь вниз.

– В курсе, что в этой речке до фига детей утонуло? – сказал Сергей, когда мы спустились ко дну оврага. Сестры еще не подошли.

Я, конечно, не поверил, хоть и на секунду встревожился – наверно, оттого что еще не умел плавать. Перед нами была никакая не речка, а всего лишь ручей. Тихий, вялый, несерьезный – взрослый мог преодолеть его в два шага, и никто, даже ребенок, не сумел бы в нем утонуть. Я выдавил смешок:

– Гонишь. Тут утонешь разве?

– Так я не про сейчас говорю. Раньше, знаешь, какая она была большая и глубокая. Вода стояла выше того дерева.

Он указал на плакучую иву дальше по течению. Старое дерево полулежало. Лишь один ствол жил, тянулся вверх, и ветви его единственные зеленели одинокой печальной челкой. Вокруг лежали рухнувшие и мостиком над водой пригибались треснувшие его собратья, сухие и мертвые. Однажды, несмотря на предупреждения взрослых, мы забрались на них. Полазить по деревьям, да еще и перемахнуть по веткам через речку – что могло быть заманчивее? Не помню, что именно случилось, но кто-то точно плакал, а кто-то ругался.

– Ты-то откуда знаешь? – не желал я верить. Серега любил мне лапши на уши навешать, а потом смеяться.

– Так это, наверно, все в деревне знают. Ее поэтому и зовут Кровянка.

– Кро?.. – удивился я. – Я всегда думал, что Коровянка.

Серый взорвался смехом и толкнул меня в плечо:

– Коровянка!.. Ну ты даешь! Ко-ро-вянка!

– Ну, вы же тут неподалеку коров пасете, вот я и думал, – оправдывался я.

Спустились сестры и прошли мимо – к переправе. Она представляла собой две доски и парочку кирпичей поперек ручья. Кирпичи, конечно, скользкие и грязные, а доски, естественно, хлипкие и шатающиеся.

Аккуратно и не спеша, подавая друг другу руки,

сестры перебрались на другую сторону. Серега в три прыжка – раз, два, три – на скорости преодолел водную преграду. Прошлым летом я уже переходил по этому «мостику» – мы с родителями срезали путь к гостям через этот лес. Но если тогда пересечь ручей по этим хлюпающим грязью доскам казалось приключением, то в этот момент отчего-то не было никакого азарта, пропала куда-то уверенность. Ноги сделались неуклюжими, и что-то стало с координацией. Когда я переносил ногу, меня повело вбок, и я стал балансировать на одной ноге. И наступил бы в воду или грязь, если бы меня за руку не ухватил брательник. Тот самый «братан», который и вывел меня из равновесия.

Наконец мы подошли к лесу. Вверх уходила широкая тропа, вытоптанная до плотной земли. Ветви деревьев с обеих сторон нависали над ней, образуя арку. Это и был вход.

– Не отставать! И не убегать! – строго наказала Оля.

И мы вошли. В подъем взбирались вместе, но как только дорожка выпрямилась и убежала вдаль, мы с Серегой отлепились от девичьей компании. Нас ждали винтовки и мечи, палицы и посохи, которые хитро маскировались под ветки и палки. Нас ждали следы диких зверей, которые доступны взгляду лишь опытного следопыта. Нас звали джунгли. Без задних мыслей мы, увлекшись, ушли вперед. Более того, свернули в междеревье.

И вот тогда я впервые услышал плач. Детский плач. Сразу посмотрел на брата, но, разумеется, это был не он. Конечно, Серый не ревел и не хныкал, да и, кажется, не слышал того, что звучало у меня в ушах.

– Ты слышишь? – спросил-таки я.

– Что? – отвлекся от поисков ужа Сергей и задрал голову. – Кукушка?

– Да нет же. Кто-то плачет.

– Ксюша?

– Не знаю. Не похоже.

– Я вообще ничего не слышу.

Он снова зашерудил палкой в зарослях травы.

– Но как? Кто-то плачет. Это ребенок. Да тише ты! Прислушайся.

Серега все же замер.

– Слышу, – произнес он наконец. – Катька смеется.

Я разозлился. Нет, Катькин смех, действительно, до нас долетал, но неужели Серый не замечал этот несмолкающий плач. Он разлетелся уже на несколько голосов по разным потаенным углам.

– Дурак! Это же они плачут! Утонувшие дети! Как ты не слышишь? – закричал я и сам едва не сорвался на плач.

Конец ознакомительного фрагмента.