Быль беспредела, или Синдром Николая II
Шрифт:
– Да, – задумался Сергей. – Скажи, папа, а у тебя не складывается впечатление, что кто-то снова хочет заменить нашу власть монархией?
– Что? – не понял отец. – Монархией? А кого в цари?
– Ну, – усмехнулся Сергей, – царя-то всегда найдут. Посмотри, сколько раз было, что удачливые генералы объявляли себя императорами. А у нас? За кого гвардия, тот и царь. Дело не в личности. За кого наша дивизия Дзержинского, тот, считай, не только царь, но и Бог. Но не об этом речь. Царь, там, король, император – это всего лишь персонификация монархического уклада общества. Мне кажется, что сейчас намечаются сдвиги именно в этом направлении.
– Да не говори глупостей, – рассердился Куманин-старший. – Я, хоть с
– А скажи, пап, – спросил Сергей, – почему ты меня в музыкальную школу не определил? Я же в школе здорово на гитаре играл. Многие говорили, что у меня даже талант есть. А стали мы с братом, как ты, чекистами. Не объясняй, и так ясно – связи у тебя, блат в этом мире, когда надо – в меру сил помочь можешь, когда надо – и соломки подстелишь. Вот вам и зачатки наследственного права, сословных привилегий. А был бы ты, скажем, оперным певцом, то стал бы я артистом. Работал бы ты в МИДе, так я после института не в КГБ попал бы, а в какое-нибудь наше консульство, например, где-нибудь в Варну.
– Ты не путай, – улыбнулся Степан Агафонович, – то не сословные привилегии, а, говоря по-русски, просто блат. Это разные вещи.
– Но в развитии он неизбежно приводит к наследственному праву, – возразил Сергей. – Посмотри на Северную Корею. Там уже должность генсека партии объявлена наследственной. Значит, в самой социалистической системе заложена постепенная трансформация в систему монархическую. Для этого надо лишь принять пару-другую постановлений Политбюро, сперва секретных. А потом все пойдет автоматически. Ленин писал, что в России возможны две системы власти: царская или советская, что в соответствии с марксистской теорией единства противоположностей говорит о возможности плавного, я бы сказал, безреволюционного перехода одной системы в другую.
– Ты заработался, – хмуро сказал отец, – вот тебя и повело на аналогии. А выйди на улицу и спроси о монархизме людей? Они тебя на смех подымут, только и всего.
– Да причем тут это? – возмутился Сергей. – Люди давно забыли разные там термины и формулировки, но в душе они остаются монархистами, хотя считают себя коммунистами или вообще никем, Эта идея – в подсознание народа.
– В подсознании нашего народа, – к большому удивлению Сергея ответил Степан Агафонович, – имеется только одна идея – выживания. Этим все и пользуются, навязывая ему то монархизм, то… – старик запнулся и добавил – … чего похуже.
– Бать, ты чего? – ошалел Сергей. – Ты о чем это?
– Ладно, – махнул рукой отец. – Тут неизвестно до чего можно договориться. Я вспомнил, как до войны пришлось мне присутствовать при допросе одного сумасшедшего старика. Тот нас уверял, что царя Николая II не расстреляли, а держали вроде как тайного консультанта, чтобы он своими знаниями помог большевикам новую империю построить на социалистической основе. И он вроде согласился, признав, что социализм – светское воплощение в жизнь православных идей.
– И что с этим стариком стало? – заинтересовался Сергей. – Что он еще рассказал?
– Знаешь, что сказала мышка, повстречавшись с кошкой, – без тени улыбки спросил в свою очередь Степан Агафонович.
– Знаю эту старую чекистскую присказку, – ответил Сергей, – ничего не сказала. Не успела.
– Вот то-то и оно, – подтвердил отец. – Мало кто успевал что-нибудь сказать в те годы. Не любили, как сейчас, выслушивать…
– Слушай, папа, – перебил отца Сергей, – мне очень интересно, скажи, значит, до войны ходили слухи, что царя не расстреляли? Кроме этого старика, ты что-нибудь слышал о подобной версии?
– Много разных слухов ходило, – ответил Степан Агафонович, – и такие ходили, как этот. Что будто бы бывший царь чуть ли ни у самого товарища Сталина в советниках ходит, потому что, – старик рассмеялся, – сам товарищ Сталин – побочный сын Александра III, а потому они как бы братья. Ленин-де хотел с царем расправиться за то, что тот брата его приказал повесить, а Сталин брата своего спас, и держал при себе. Представляешь?
Что-то в последнее время изменилось в рассуждениях отца, но что именно, Сергей толком понять не мог.
Очередной сюрприз ждал его, когда он, пожелав отцу спокойной ночи, пошел спать в бывшую свою комнату, где стояли две узкие кровати, его и брата. Проходя через маленькую прихожую, где на небольшой тумбочке стоял телефон, Сергей чисто автоматически заметил лежащий рядом с аппаратом конверт, адресованный отцу. Взглянув на обратный адрес, Сергей еще более удивился. Письмо было прислано из Ленинграда каким-то Израилем Лазаревичем Ариманом, проживающим в колыбели трех революций, на Васильевском острове, по адресу. Камская улица, дом 24. Он машинально, по профессиональной привычке, отметил, что на обратном адресе указаны только улица и дом, а номера квартиры нет. Куманин никак не думал, что у отца есть знакомые со столь звучными именами. Отец очень активно работал в совете ветеранов и вел большую переписку чуть ли не со всем Союзом. «Мало ли с кем он когда-то служил». Список ветеранов у него был в большой записной книжке в переплете красного цвета с изображением Спасской башни Кремля. Засыпая, Сергей задумался чем это письмо его так поразило, может, из-за имени отправителя. Впрочем, он вскоре забыл об этом.
Несмотря на то, что в данном майору Куманину предписании ничего не говорилось о необходимости проведения каких-либо исторических исследований, а поручалось найти, наконец, место захоронения последнего царя и его семьи после расстрела их в 1918 году, сам он понимал свою задачу скорее как исследование, а не как расследование. Хотя какая между этими двумя понятиями разница? И тут, и там приходится копаться в документах, изучать источники, искать доказательства, опрашивать свидетелей, проводить различные экспертизы и тому подобное. Различие состояло в том, что в итоге расследования открывают или закрывают уголовные и прочие дела, а в итоге исследования, если повезет, пишутся рефераты и монографии, защищаются диссертации. Иногда у Куманина возникало неясное желание плюнуть на все и уйти куда-нибудь преподавать историю, все равно какую. Он мог довольно профессионально преподавать в средней школе историю СССР, а в вузе – историю КПСС. На одну из кафедр его даже зазывали, правда, почасовиком. Но это для начала, минимум через год-полтора можно было бы защититься и стать доцентом, а там открывалась дорога в большую науку. Вот и теперь промелькнула мысль: «Не пора ли начать научную карьеру», но все же он решил сначала докопаться до истины. Утром следующего дня Куманин прибыл в Центральный архив КГБ, расположившийся скромно и без вывески в огромном здании в двух кварталах от Лубянки. В архиве, тщательно проверив все пропуска и предписания, Куманина провели к худому, маленькому и сморщенному старичку, сидевшему в крошечной каморке на первом этаже. Вид каморки был непрезентабельным и совершенно не вязался с помпезностью самого здания, выполненного из бетона и стекла в стиле архитектуры позднебрежневского периода. Одет архивариус был в армейскую рубаху без галстука и в форменные, но изрядно помятые брюки.