Был
Шрифт:
И снова смена темы.
– Вот у меня соседка с шестого этажа девяносто три года говорит: «Вот вы молодые жизнь не цените, а я просыпаюсь уже радуюсь небу, солнцу, траве зелёной во дворе всему…»
– И это хорошо, только не все радуются…
– Жить хотят все.
– Не все хотят и не все радуются. Радуется зелёной травке смертельно больной человек в полубреду от болей?
– Кто знает… Мысли и у него есть. Я вот каждый день о своих детях думаю, каждый миг можно сказать. – Сергей Борисович. о детях от первого брака. семьянин.
Мне становилось скучно. Смотрю на часы, пора, а то сбежит от меня последняя электричка.
– Это ты заливаешь, каждый час
– Клянусь, как они всё ли хорошо, чем помочь? – у него две дочери.
–Всё я пошёл домой.
Быстро встаю выхожу в прихожую, натягиваю ботинки.
– Погоди, пойдём покурим! – Семён.
– Мне пора…
Нахлобучиваю шапку в расстёгнутой куртке вываливаюсь в подъезд. Уф, душно мне. скорей на улицу на освежающий мартовский ветер. Иду, хлюпая по чёрным лужам вдоль дороги, свет фар и тёмные силуэты проезжающих мимо машин. На светофор кто-то водрузил жёлтого. резинового утёнка…Достаю наушники, при опьянении музыка заиграет нивами красками. Люблю брести в пятнах уличных фонарей и причудливых ночных теней. В темноте мир становиться другим, дома, деревья, редкие люди всё иное чем днём. Внимательно разглядываешь неясные силуэты встреченных прохожих. Инстинкт, ночь таит в себе опасность…
На электричку успел. В вагоне всего человек шесть. Сажусь у окна. Через проход девочка лет двенадцати и пожилой мужчина. Тёмные волосы у девочки, седая борода у деда (может отца не знаю) смуглая кожа. Цыгане, наверное. И ещё цирковые перчатки на тонких детских руках. Оба не проронили ни слова, оба в телефоне. Куда едут, от куда не ведомо…
Смотрю в окно на пробегающие мимо огни и синие тени строений и деревьев. В запотевшем окне отражается моё лицо и два белых ручейка от наушников.
«О море, море! Преданным скалам
Ты ненадолго подаришь прибой.
Море возьми меня в дальние дали,
Парусом алым,
Вместе с тобой…»
Муслим Магомаев.
Глава 3
«…А навстречу как подобраны
Идут хмурые недобрые
Идут хмурые недобрые
Страшно руку им подать
Не идут. а спотыкаются
Не поют. а заикаются
Не поют, а заикаются
Видно, скоро пропадать…»
Пикник.
Надо попробовать нащупать пульс. Беру детскую ручонку, и она утопает в моей ладони. Холодная в грязи. песке и маленьких льдинках. «Не может тело так быстро остыть…» Хочу согреть, что б потеплела, порозовела, пошевелилась. Хочу! Смотрю не на мальчика вперёд на улицу. Чёрные силуэты деревьев, желто серые здания начинают терять чёткие очертания, расплываются, сливаются и перемешиваются как краски на холсте. Остаются только пятна разного цвета. самой причудливой формы. Ветер наверно глаза надул, слёзы…И как электрический ток пронзает тело, пробегает от кончиков ног, ударяет в голову, мечется в грудной клетке и нервной дрожью перетекая т в руку мальчика.
–Умер …? – не слово лай собаки над головой.
Поворачиваю голову и вижу две пары ног рядом с собой. Лакированные туфли, без единого пятнышка грязи (как это возможно в весеннем городе? Не летел же он.) и «говнодавы» самое то для перемещения по любым лужам, болоньевые, прорезиненные и заляпанные до невозможности с кусками застывшей глины (может и не глины), дырами на голенищах, сорок девятого размера (как минимум).
И в этот момент пацан открыл глаза!
– А где деда? – смотрит на меня ничего не понимая. Пытается встать.
–Тихо, тихо. Лежи не шевелись! Вставать нельзя. Сейчас я тебе шапочку одену. Вот так. Ничего не болит?
–
–Здесь не волнуйся.
Встаю поворачиваюсь к подошедшим.
–Живой…
Вот это да! Вот это парочка. Двое из ларца, не одинаковых с лица…
Тот в туфлях, в сером старомодном плаще. Застёгнутом , на все чёрные пуговицы ( величиной с небольшое блюдце) , ниже колена с широким поясом .Синие брюки со стрелками которые не возможно сделать утюгом .Сзади на широкий ворот плаща вылез капюшон коричневой толстовки .Лицо худое вытянутое , глубокие залысины ,усы, не усы .усики ухоженные до последнего волоска .всё цвета мёда с молоком .Ресницы того блёклые и абсолютно круглые глаза как у совы , радужки глаз ярко зелёные , как недоспелое яблоко.
При моём росте метр восемьдесят девять, я смотрел на него снизу вверх!
Второй тип, явно был из другого теста. Метр шестьдесят. Бочка. Не бочонок. бочка. Потёртые голубые, мятые джинсы. серая (когда-то давно чёрная) брезентовая, короткая куртка с капюшоном (искусственный мех из белого превратился в жёлтый) и вязаная красная шапочка, которой хватило прикрыть только самый верх макушки. Из рукавов торчал свитер с рваными обтрёпанными краями, которые доходили почти до самых кончиков пальцев. Ладони. уж если не с мою голову (сжатые в кулак) точно с голову младенца. Какая-либо растительность на голове (шеи не было. шишка сразу крепилась к плечам) отсутствовала, что-то подсказывало, и под шапкой такая же картина. Прищуренные тёмные глаза с белой полумилиммитровой белой окантовкой (есть порода собак, хаски, по-моему, у тех тоже белёсая радужка. с чёрным зрачком, но тут толи зрачок расширился до всей радужки, толи радужка сузилась…). Одним словом «ланцкнехт» наёмный воин профессионал, попавший в современность…
Из-за поворота в, мигая проблесковыми огнями выехала скорая, остановилась на обочине. Два врача в сине зелёной спецодежде. мужчина и женщина вышли из машины, открыли боковую дверь, вместе с водителем переместили деда в салон. вопросы, уколы всё одновременно.
Мальчик заплакал, тихо бормоча:» Деда, деда…»
–Кааак, так, жииив? – прошипел длинный. Если бы у него сейчас высунулся раздвоенный язык я бы нисколько не удивился.
–А вот так…Живой!
– опять присаживаюсь к пацану.
–Давай неспеша подниматься. Если больно скажи.
Страхую за плечи, но мальчик легко без видимых усилий вскакивает на ноги.
–Пойдём к деду.
Подвожу к скорой.
–Андрюша. Андрюша!
– дед тянет руки, обнимает правой внука, присевшего рядом.
Ну вот и всё. Уф! Покончено. Подхожу к водителю, сидящему на заднем сидении тойоты с открытой дверцей, запивает какие-то таблетки, видимо дали врачи.
– Живые оба…
–Хорошо, хорошо…
Даю номер своего телефона, на всякий случай и всё. я свободен. Надо двигаться на собрание, интересно стена уже исчезла? Убрали. Прохожу дюжину шагов, оглядываюсь. Странная парочка стоит на месте, судя по жестикуляции руками что-то обсуждают.
Проезжаю на маршрутке пару остановок, выхожу. И иду в «Машеньку». Заведение, где можно употребить спиртного и успокоить расшатавшиеся нервы вообще-то «Машенька» не совсем мне по пути на работу, крюк не большой. Раньше здесь находился овощной магазин на углу пятиэтажной хрущёвки. теперь обитель страждущих.
Захожу. Посетителей никого. Обычно завсегдатаи появляются здесь до и после рабочего дня.
–Здравствуйте. Мне сто пятьдесят водки и томатный сок.
–Добрый день, вам водки какой? – полная продавщица, в белом переднике не улыбчива и не разговорчива, контингент не предполагает общения.