Была только любовь. Воспоминания о блокаде
Шрифт:
– Это очень опасно, Сонечка! Я бы на твоем месте не стал так рисковать. Ведь парень идет на поправку, а самолеты долетают один из пяти. Вот и подумай, сколько тревоги и нервов ты нам будешь стоить.
– Ну пожалуйста, Алексей Георгиевич, я вас очень прошу!
– Хорошо, я договорюсь с летчиками. Завтра или послезавтра тебя возьмут на борт. Но, может, ты все-таки послушаешь меня, Сонечка?
Она отрицательно покачала головой.
– Ну, иди, отдыхай, я тебе позвоню.
Софья пошла к двери.
– Постой, – остановил ее
– Возьми! Нельзя к раненому без гостинца.
– Что это? – спросила Софья.
– Пять мандаринчиков, один летчик из Грузии привез. Хотел своих порадовать, но обойдутся.
– Я не возьму! – категорично заявила Софья.
– Ну, значит, и не полетишь! – невозмутимо ответил начальник.
– Вы просто шантажист какой-то! – жалобно сказала Софья и, зная своего начальника, с которым никогда не спорила, взяла сверток и вышла из кабинета.
В пять утра ее разбудил телефон.
– Подъем, Сонечка! – услышала она усталый голос начальника. – Сейчас за тобой заедут и отвезут к самолету. Но знай, седины на моей голове по твоей милости станет еще больше!
От волнения Софья не знала, как благодарить его.
– Ты почему молчишь, Соня, – насторожился начальник. – Может, одумалась наконец-то?
– Поверить не могу в это счастье! Боюсь, не сон ли это! – наконец проговорила она.
– Не сон. Собирайся быстренько, машина, наверное, уже у подъезда! – и он отключился.
«Видно, так и не уходил домой, уже какие сутки подряд», – подумала Соня и стала собираться.
Через час Софья уже была в госпитале.
Владимир не мог прийти в себя от радости и удивления.
– Как я мечтал о встрече с вами, Софья Сергеевна, – сказал он.
Начальник госпиталя разместил их в своем кабинете, распорядившись подать завтрак на двоих прямо в кабинет.
Долго Софья рассказывала Владимиру обо всех изменениях в их жизни, потом устроила ему экзамен на знание языков, которым обучала его в детстве, и они, переходя с одного языка на другой, беседовали, забыв о времени и всем на свете, не заметив даже, что им уже подали обед.
Прощаясь, окрыленный и явно смущенный Владимир протянул Софье небольшой пакетик.
Развернув его, Софья ахнула от восхищения. В нем оказался тончайший оренбургский пуховый платок.
– Примите от меня в подарок, – попросил он. – Я его выменял на тушенку и возил везде с собой, на груди. Но при ранении на него, к сожалению, попало несколько капель крови. Простите, ради Бога! – смущенно сказал он.
Софья со слезами на глазах поцеловала подарок и сказала:
– Это самый дорогой подарок в моей жизни! Я буду носить его не снимая.
Она обняла Владимира и попросила беречь себя и писать как можно чаще.
Матери Владимир попросил передать валенки, которые ему достала медсестра госпиталя Валя по его просьбе, и письмо.
Обратно Софья долетела удачно.
Когда Вера Ивановна
– Я ведь мать, Сонечка, и все понимаю. Мой сын влюблен в вас с самого детства. Он никогда не женится, потому что будет искать женщину, подобную вам, и вряд ли найдет. Я всю жизнь ужасно ревновала своего сына к вам, но мы с Семеном, глубоко уважая вас, старались не подавать вида. Я знала, что если постараюсь отдалить от вас сына, то потеряю его навсегда.
– Ну что вы, Вера Ивановна, Володенька мне всегда был как сын и не более того.
– Но вы для него никогда не были просто мамой, а эталоном женщины, которую он может полюбить.
В этот вечер женщины долго говорили о Владимире, жизни и скорой победе, строили планы на будущее…
Глава 7
Пришедший в себя мужчина, спасенный женщинами у проруби, наконец-то смог назвать себя.
Дорохин Вячеслав Владимирович. Возраст – 35 лет.
Ногу потерял в первые дни войны, добираясь в Ленинград из Белоруссии, где отдыхал в санатории. Добирались в толпе беженцев из охваченных уже пожарищем городов и сел. Столько горя и смертей пережил он за это время, что вместе с двумя парнями, такими же отдыхавшими в санатории, постоянно лез в схватки с попадавшимися небольшими группами немцев.
Однажды они ворвались в их штаб, оставленный при небольшом поселке. Завязалась неравная схватка, его подстрелили при отходе, и мальчишки из оставленного села спрятали его в подвале старой мельницы. Пока нашли взрослых жителей, у Вячеслава началась гангрена, ногу пришлось ампутировать в самых антисанитарных условиях. Кое-как отходили, но даже потеряв ногу, он добирался домой в Ленинград.
За год блокады Вячеслав потерял мать и брата, остался один на всем белом свете.
Такую грустную историю поведал им этот человек.
– Я так мечтал умереть, – печально сказал он. – Зачем вы столько сил потратили на такого ничтожного человека, как я.
Сказав это, он вдруг заплакал, как ребенок. Отвернувшись, уткнулся в подушку.
Но то добро, которое жило в сердцах спасших его людей, не могло не оставить следа в его душе. И потому, поправляясь, Вячеслав старался быть полезным этим людям.
Он целыми днями возился с детьми: Сашенькой, Виталиком и совсем еще маленьким Валериком и помогал женщинам по дому.
Софья, озабоченная его судьбой, устроила его сторожем на завод.
Там ночами он мастерил для детей игрушки, перешивал свою одежду мальчикам.
Вячеслав так искусно шил детские вещи без машинки, на руках, что удивленная Софья как-то спросила его, откуда у него это умение и такой удивительный вкус.
– Так, я же модельер-технолог по профессии, – ответил он.
– У мальчишек совсем холодные, уже рваные ботиночки, – заметил он грустно. – Мне бы найти где-нибудь старые валенки, я бы им такие «бурочки» сшил, – мечтательно заявил он.