Былины сего времени
Шрифт:
– Что за скит?
– Троицкий монастырь. Шестьдесят годов назад явился из Киева монах Герасим, устроил на Кайсаровом ручье обитель…
– Может, дойдем, ночевать попросимся? – оживился Иван.
– Мне в монастырь чего-то неохота – чернецы оборотней не любят…
– И чего это они вдруг? – хмыкнул Иван.
– Да поди разбери.
Иван вздохнул, делая ботербород из хлеба, лука и колбасы. Не очень ему нравилось такое кушанье.
– Ты не подумай, я ничего, я не капризный, – заверил он, поймав насмешливый взгляд Яромира. – Просто я все ж таки княжич, мне вот так вот ночевать-то невместно.
Вой и впрямь доносился громкий. Настырный такой, злющий. Иван невольно положил длань на рукоять Самосека.
– Это они меня чуют, – угрюмо ответил Яромир. – Недовольны, что на их угодья забрел. Ругаются. Прочь гонят. Угрожают.
– Тебе?! – поразился Иван. – Ты ж сам волчара!
– Волки тоже оборотней не любят… – вздохнул Яромир. – Тяжко быть между – для людей я волк, для волков человек… Ни в городе Богдан, ни на селе Селифан. Нигде мне не рады, везде чужак…
Иван поежился, боязливо поглядывая на чернеющую стену леса. Они с Яромиром остановились на опушке, прикрывшись деревьями от холодного ветра. К восходу поблескивала водная гладь – один из малых притоков Шексны.
– А к нам они не сунутся? – спросил княжич.
– Не сунутся. Волки оборотней не токмо не любят, но и остерегаются. Знают, что ко мне лучше не лезть.
Яромир осклабился, и в его небритой ехидной роже проступило что-то волчье. Ивана снова передернуло – он уж давно попривык к такому товарищу, не страшился его ничуть, но порой все же екало внутри.
– А что холодно и грязно – это уж извини, мамки с няньками дома остались, – ухмыльнулся Яромир. – Да и путь впереди еще неблизкий.
– Да я что, я ничего, – сердито ответил Иван. – Я, чать, и до тебя, бывало, по лесам да полям странствовал, да без мамок с няньками. Помнишь, как я тебя из капкана-то освободил?
– Мудрено забыть, – склонил голову Яромир. – Спасибо тебе на том.
– Вот! Я ж тогда из Тиборска в Ратич ехал – да один, без сопровождения! Просто вот взял, оседлал Сивку, да и поехал! Сам по себе!
– Молодец какой, – похвалил Яромир.
– Еще б не молодец! – подбоченился Иван. – Я, да будет тебе ведомо, не токмо ликом красен, да телом статен – мне похвалиться много чем есть!
– Ишь как. И давно ли?
– С самого рождения. Родился я всем хорош, всем пригож! По локти в серебре, по колено в золоте! Все отрочество как сыр в масле катался! Скажу, бывало, батюшке аль матушке – хочу того-то!.. так сей же час все и получаю!
Глаза Ивана затянуло мечтательной поволокой – вспомнилось счастливое беззаботное детство. Яромир хмыкнул – насмешливо, но и с легкой завистью. Его батюшка, Волх Всеславич, оставил подлунный мир, когда Яромиру было неполных пять лет, и он его почти не помнил. Так, смутные образы – раскатистый смех, поднимающие к небу огромные руки, колючая щетина, трущаяся о гладкую детскую щечку…
Вот братка Бречислав помнит поболе – он старше на три года. Зато Финист вообще ничего – тризну отца он встретил двухлетним несмышленышем. Ну а сестренка… здесь на лицо Яромира набежала тень.
Совсем уже стемнело, небо звездами усыпало. Только малый
Ясно сегодня, ни облачка. Только на восходе легкая дымка. Вот черноту прочертило лучистой полоской, исчезло у самого небозема…
– Ангел за душой усопшего полетел… – протянул Иван, глядя на падающую звезду.
– Или Змей Горыныч на лету облегчился, – добавил Яромир.
– Что-то у тебя версия гадкая какая-то. Моя лучше.
– Знамо лучше, – согласился Яромир. – Эх, а вызвездило-то как… Ночью мороз будет.
– Правда? – огорчился Иван. – Откуда знаешь? Ты ж не провидец!
– Не провидец. Но и не слепой. Вон как Конь на Приколе мерцает – верная примета, к заморозкам.
Иван попытался найти указанное созвездие. Не нашел. Про Коня на Приколе он слышал, но как тот выглядит – не помнил.
Зато Иван нашел Стожар-звезду – она в форме ковшика. А вон там Утиное Гнездо. А те три звездочки – братья Кигачи, что ездят по небу на колесницах.
Больше Иван звезд не знал. У матушки его, премудрой княгини Анастасии, книжки были важные, Шестоднев и Звездочтец – вот в них все было подробно обсказано. Когда Иван еще малой был совсем, матушка порой брала его на коленки, да читала из тех книжек – где какая звездочка посажена, да что она пророчит.
Только Иван почти все с тех пор позабыл – матушки-то уж двунадесятый год на свете нет. Всего-то девять годочков было Ванюше, когда преставилась. Батюшка тогда горевал сильно, тосковал. Повторно так и не женился, до смерти вдовел.
– …Грамоте меня научили, то слава богу, – рассказывал княжич Яромиру. – Глагольной. Счету еще… до двух дюжин. На пальцах и костьми. А прочих ученостей всяких я не постигал – неумок потому. Меня учить – что рыбу в бочке топить: проку нема, одна маета.
– Так ли уж и нема? – усомнился Яромир.
– Да вот сам посуди. У Берендея Вячеславича, батюшки нашего, три сына было. Из тех, что до усов достигли, конечно. Глеб, Игорь, да я сам-третей. Глеб всегда из нас наиперший был. Такой умник-разумник, что иногда аж врезать ему тянуло. Батюшка с матушкой на него не нарадовались. Игорь тоже их радовал, но поменее. Так и сяк он был – вроде и ничего себе, а… и ничего особенного. Просто человек как человек – боярин хороший мог бы быть, а в князья не годился. Урожденный князь у нас Глеб. Ну а я-то… я что, я ничего. Мне даже матушка завсегда говорила – ты, Ванюша, у меня от природы глупенек, так и не учись всяким премудростям, а то совсем от них одуреешь. Я и не учился. По своей воле. Ан по чужой иногдажды и приходилось, потому батюшка у нас суров был, всех троих сынов хотел в люди вывести.
– И чему ж тебя обучили? – заинтересовался Яромир. – Только грамоте и счету?
– Еще воинским умениям. Княжескому сыну без этого никуда. Помню, подходит ко мне, малому еще, воевода Самсон и молвит человеческим голосом – буду тебя, Ванька, на мечах биться учить. А я ему в ответ – лениво мне, дядька, не хочу.
– А он что?
– А он промеж ушей меня стукнул. Воевода Самсон нам, отрокам, заместо тятьки родного был – чуть что не так, сразу подзатыльниками угощает. По-доброму, по-отечески.