Былое и думы.(Предисловие В.Путинцева)
Шрифт:
— Англичанин.
— Никогда не случалось мне слышать такой английской фамилии. Что же, господин Убичини занимается литературой?
— Он переводит по обязанности.
— Так ваш приятель, может, как шпион Рожерс, служит у сэр Ричард Мена (снова кивая на сэр Ричард головой)?
— Точно так.
— Давно б вы сказали.
С французскими шпионами он до этой степени не доходил, хотя доставалось и им.
Всего больше мне понравилось то, что, вызвав на эстраду свидетеля, какого-то содержателя трактира — француза или белга, за весьма неважным вопросом, он вдруг остановился и, обращаясь к лорду Кембелю, сказал:
— Вопрос, который я хочу предложить свидетелю, — такого рода, что он может его затруднить в присутствии французских агентов, я прошу вас их на время
— Huissier, [914] выведите французских агентов, — сказал Кембель.
И huissier, в шелковой мантилье, с палочкой в руках, почел дюжину шпионов с бородками и удивительными усами, с золотыми цепочками, перстнями, через (100) залу, набитую битком. Чего стоило одно такое путешествие, сопровождаемое едва одержимым хохотом? Процесс известен. Я не буду его рассказывать.
914
пристав (франц.).
Когда свидетелей переспросили, обвинитель и защитник произнесли свои речи, Кембель холодно субсуммировал дело, прочитав всю evidence. [915]
Кембель читал часа два.
— Как это у него достает груди и легких?.. — сказал я полицейскому.
Полицейский посмотрел на меня с чувством гордости и, поднося мне табатерку, заметил:
— Что это для него! Когда Палмера судили, он шесть с половинойчасов читал — и то ничего, вот он какой!
915
показания свидетелей (франц).
Страшно сильные организмы у англичан. Как они приобретают такой запас сил и на такой длинный срок, это задача. У нас понятья не имеют о такой деятельности и о такой работе, особенно в первых трехклассах. Кембель, например, приезжал в Old Bailey ровно в десять часов, до двух он безостановочно вел процесс. В два судьи выходили на четверть часа или минут на двадцать и потом снова оставались до пяти и пяти с половиной. Кембель писал всю evidence своей рукой. Вечером того же дня он являлся в палату лордов и произносил длинные речи, как следует, с ненужными латинскими цитатами, произнесенными так, что сам Гораций не понял бы своего стиха.
Гладстон между двумя управлениями финансов, имея полтора года времени, написал комментарии к Гомеру.
А вечно ЮныйПалмерстон, скачущий верхом, являющийся на вечерах и обедах, везде любезный, везде болтливый и неистощимый, бросающий ученую пыль в глаза на экзаменах и раздачах премий — и пыль либерализма, национальной гордости и благородных симпатий в застольных речах, Палмерстон, заведующий своим министерством и отчасти всеми другими, исправляющий парламент!
Эта прочность сил и страстная привычка работы — тайна английского организма, воспитанья, климата. (101)
Англичанин учится медленно, мало и поздно, с ранних лет пьет порт и шери, объедается и приобретает каменное здоровье; не делая школьной гимнастики — немецких Turner-Obungen, [916] он скачет верхом через плетни и загородки, правит всякой лошадью, гребет во всякой лодке и умеет в кулачном бою поставить самый разноцветный фонарь. При этом жизнь введена в наезженную колею и правильно идет от известногорождения, известнымиаллеями к известнымпохоронам; страсти слабо ее волнуют. Англичанин теряет свое состояние с меньшим шумом, чем француз приобретает свое; он проще застреливается, чем француз переезжает в Женеву или Брюссель.
916
гимнастических упражнений (нем.).
— Vous voyez, vous mangez votre veau froid chaude-ment, —
…Прежде чем я возвращусь к процессу, мне остается объяснить, почему полицейский потчевал меня табаком. В первый день суда я сидел на лавочках стенографов; когда ввели Бернара на помост подсудимых, он провел взглядом по зале, донельзя набитой народом, — ни одного знакомого лица; он опустил глаза, взглянул около и, встретив мой. взгляд, слегка кивнул мне головой, как бы спрашивая, желаю ли я признаться в знакомстве, или нет, я встал и дружески поклонился ему. Это было в самом начале, то есть в одну из тех минут безусловной тишины, в которые каждый шорох слышен, каждое движение замечено. Сандерс, один из начальников detective police, [918] пошептался с кем-то из своих и велел наблюдать за мной, то есть он очень просто указал на меня пальцем какому-то детективу, и с той минуты он постоянно был вблизи. Я не могу выразить моей благодарности за это начальническое распоряжение. Уходил ли я на четверть часа, во время отдыха судей, в таверну выпить стакан элю и, приходя, не находил места, полицейский кивал мне головой и ука(102)зывал, где сесть. Останавливал ли меня в дверях другой полицейский, тот давал ему знак, и полицейский пропускал. Наконец, я раз поставил шляпу на окно, забыл об ней и напором массы был совершенно оттерт от него. Когда я хватился, не было никакой возможности пройти; я приподнялся, чтоб взглянуть, нет ли какой щели, но полицейский меня успокоил:
917
Видите ли, вы с жаром едите вашу холодную телятину… а мы хладнокровно съедаем наш горячий бифштекс (франц.).
918
сыскной полиции (англ.).
— Вы, верно, шляпу ищете, я ее прибрал. После этого не трудно понять, почему его товарищ потчевал меня шотландским, рыженьким кавендишем.
Приятное знакомство с детективом послужило мне на пользу даже впоследствии. Раз, взявши каких-то книг у Трюбнера, я сел в омнибус и забыл их там, на дороге хватился, омнибус уехал. Отправился я в Сити на станцию омнибусов, идет мой детектив; поклонился мне.
— Очень рад, вот научите-ка, как скорее достать книги.
— А как называется омнибус?
— Так-то.
— В котором часу?
— Сейчас.
— Это пустяки, пойдемте, — и через четверть часа книги были у меня.
Фицрой Келли прочел свой обвинительный акт с примесью желчи, сухой, cassant; [919] Кембель прочел evidence, и присяжных увели.
Я подошел к лавке адвокатов и спросил знакомого solicitora, как он думает?
— Плохо, — сказал он, — я почти уверен, что приговор присяжных будет против него.
919
резкий (франц.).
— Скверно. И неужели его…?
— Нет, не думаю, — перебил солиситор, — ну, а в депортацию попадет, все будет зависеть от судей.
В зале был страшный шум, хохот, разговор, кашлянье. Какой-то алдермен снял с себя свою золотую цепь и показывал ее дамам, толстая цепь ходила из рук в руки. «Неужели ее никто не украдет?» — думал я. Часа через два раздался колокольчик; взошел снова. Кембель, взошел Поллок, дряхлый, худой старик, некогда адвокат королевы Шарлотты, и два другие собра(103)та-судьи. Huissier возвестил им, что присяжные согласны.