Былое и думы.(Предисловие В.Путинцева)
Шрифт:
Разобщенным показался себе, сирым русский человек в сортированном и по горло занятом Западе, ему было слишком безродно. Когда веревка, на которой он был привязан, порвалась и судьба его, вдруг отрешенная от всякого внешнего направления, попала в его собственные руки, он не знал, что делать, не умел с ней управляться и, сорвавшись с орбиты, без цели и границ упал в иезуитский монастырь!
На другой день, часа в два, я отправился в St. Магу Chapel. Тяжелая дубовая дверь заперта, — я стукнул три раза кольцом; дверь отворилась, и явился тощий молодой человек лет восемнадцати, в монашеском подряснике; в — руках у него был молитвенник.
— Кого вам? — спросил брат-привратник по-английски.
— Rйvйrend Father Petcherine. [1248]
—
— Вот карточка и письмо.
В письме я вложил объявление о Русской типографии.
— Взойдите, — сказал молодой человек, запирая снова за мною дверь. — Подождите здесь. — И он указал в обширных сенях на два-три больших стула со старинной резьбой.
Минут через пять брат-привратник возвратился и сказал мне с небольшим акцентом по-французски, что le pиre Petcherine sera enchantй de me recevoir dans un instant. [1249]
1248
Преподобного отца Печерина (англ.).
1249
отец Печерин будет в восторге принять меня через минуту (франц.).
После этого он повел меня через какой-то рефекторий [1250] в высокую небольшую комнату, слабо освещенную, и снова просил сесть. На стене было высеченное из камня распятие и, если не ошибаюсь, с другой стороны также богородица. Кругом тяжелого массивного стола стояли большие деревянные кресла и стулья. Противуположная дверь вела сенями в обширный сад, его светская зелень и шум листьев были как-то не на месте.
Брат-привратник показал мне на стене надпись; в ней было сказано, что rйvйrend Fathers принимают имеющих в них нужду от четырех до шести часов. Еще не было четырех. (365)
1250
столовую, трапезную (от англ. Refectory).
— Вы, кажется, не англичанин и не. француз? — спросил я его, вслушиваясь в его акценты.
— Нет.
— Sind sie ein Deutscher?
— О, nein, mein Herr, — отвечал он, улыбаясь, — ich bin beinah ihr Landsmann, ich bin ein Pфle. [1251]
Ну, брата-привратника выбрали недурно: он говорил на четырех языках. Я сел, он ушел; странно мне было видеть себя в этой обстановке. Черные фигуры прохаживались в саду, человека два в полумонашеском платье прошли мимо меня; они серьезно, но учтиво кланялись, глядя в землю, и я всякий раз привставал и также серьезно откланивался им. Наконец, вышел небольшой ростом, очень пожилой священник в граненой шапке и во всем одеянии, в котором священники ходят в монастырях. Он шел прямо ко мне, шурстя своей сутаной, и спросил меня чистейшим французским языком:
1251
Вы немец? — О нет, сударь… я почти ваш земляк, я поляк (нем.).
— Вы желали видеть Печерина? Я отвечал, что я.
— Чрезвычайно рад вашему посещению, — сказал он, протягивая руку, — сделайте одолжение, присядьте.
— Извините, — сказал я, несколько смешавшись, что не
Он слегка улыбнулся и тотчас продолжал:
— Давно не слыхал я никакой вести о родном крае, об наших, об университете; вы, вероятно, знали Редкина и Крюкова.
Я смотрел на него. Лицо его было старо, старше лет; видно было, что под этими морщинами много прошло, и прошло tout de bon, [1252] то есть умерло, оставив только свои надгробные следы в чертах. Искусственный клерикальный покой, которым, особенно монахи, как сулемой, заморяют целые стороны сердца и ума, был уже и в его речи и во всех движениях. Католический священник всегда сбивается на вдову: он так же в трауре и в одиночестве, он так же верен чему-то, чего нет, и утоляет настоящие страсти раздражением фантазии.
1252
не на шутку (франц.).
Когда я ему рассказал об общих знакомых и о кончине Крюкова, при которой я был, о том, как его сту(366)денты несли через весь город на кладбище, потом об успехах Грановского, об его публичных лекциях, — мы оба как-то призадумались. Что происходило в черепе под граненой шапкой, не знаю, но Печерин снял ее, как будто она ему тяжела была на эту минуту, и поставил на стол. Разговор не шел.
— Sortons un peu au jardin, — сказал Печерин, — le temps est si beau, et cest si rare а Londres.
— Avec le plus grand plaisir. [1253] Да скажите, пожалуйста, для чего же мы с вами говорим по-французски?
— И то! Будемте говорить по-русски; я думаю, что уже совсем разучился.
Мы вышли в сад. Разговор снова перешел к университету и Москве.
— О, — сказал Печерин, — что это было за время, когда я оставил Россию, — без содрогания не могу вспомнить;
— Подумайте же, что теперь делается; наш Саул совсем сошел с ума после 1848. — И я ему передал несколько гнуснейших фактов.
1253
Выйдем на минутку в сад, погода так хороша, а это так редко бывает в Лондоне. — С величайшим удовольствием (франц.).
— Бедная страна, особенно для меньшинства, получившего несчастный дар образования. А ведь какой добрый народ; я. часто вспоминаю наших мужиков, когда бываю в Ирландии, они чрезвычайно похожи; кельтийский землепашец — такой же ребенок, как наш. Побывайте в Ирландии, вы сами убедитесь в этом.
Так длился разговор с полчаса, наконец, собираясь оставить его, я сказал ему:
— У меня есть просьба к вам.
— Что такое? Сделайте одолжение.
— У меня были в руках в Петербурге несколько ваших стихотворений — в числе их есть трилогия «Поликрат Самосский», «Торжество смерти» и еще что-то, нет ли у вас их, или не можете ли вы мне их дать?
— Как это вы вспомнили такой вздор? Это незрелые, ребяческие произведения иного времени и иного настроения.
— Может, — заметил я, улыбаясь, — поэтому-тоони мне и нравятся. Да есть они у вас или нет?
— Нет, где же!.. (367)
— И продиктовать не можете?
— Нет, нет, совсем нет.
— А если я их найду где-нибудь в России, — печатать позволите?
— Я, право, на эти ничтожные произведения смотрю, точно будто другой писал; мне до них дела нет, как больному до бреда после выздоровления.