Былой войны разрозненные строки
Шрифт:
Александр Копанев.
В Бобруйске, на улице Толстого 12, жила юная девушка Цирлина. В семнадцатилетнюю красавицу влюбился немецкий солдат и долго ее прятал. Обещал после войны жениться и так бы, наверное, и сделал.
В соседнем доме жила сестра городского главы. Однажды он приехал к сестре и случайно увидел еврейскую девушку: «Как! Ты еще жива?!» — вызвал полицаев и ее расстреляли.
Возле немецких коттеджей стояли дети, а порой и взрослые, главным образом женщины, и держали в руках часы: «Нате! Берите! Только не трогайте нас, не рушьте ничего!..»
Теперь стыдно. И за нас.
Командир минометной роты 628 полка — старший лейтенант Кватов — со своим ординарцем зашли в немецкий дом. Хозяйская собака встретила их грозным лаем. Решили ее застрелить. Хозяева, пожилая пара, попросили этого не делать.
Собаку пощадили.
Застрелили хозяев…
Евгений Зеликман.
Летом сорок четвертого года боевики польской Армии Крайовой вырезали в городе Минск-Мазовецкий наш госпиталь, убив 200 (двести!) раненых и весь персонал.
Батальон лежал на болоте. Кругом топь, окопов нет, в землянке комбата вода по колено. Из еды только черные сухари и селедочные головы. Курева не было даже у командиров.
Борис Рапопорт.
В Берлине, на Унтерденлинден, английский офицер бил перчаткой по лицу пожилого немца за то, что он шел по тротуару, а не по мостовой. Такой порядок был установлен немцами для евреев на оккупированной территории, а, возможно, и на всей занятой ими Европе. Едва ли Союзное Командование и комендатура Берлина давали такой приказ. Скорей всего дискриминация возникла спонтанно, по аналогии.
Все еще было слишком свежо.
Евгений Зеликман.
Примечание: фамилии под некоторыми фактами и событиями — имена ветеранов войны, участников и свидетелей этих событий, о которых автор писал в книгах «Исповеди ришонского парка», «Это наша судьба» и «Последние участники».
Дорога
Старшина подвел к небольшому странному холму, который при ближайшем рассмотрении оказался грудой ботинок. Обувь была новая — в смысле неношеная, непривычного желто-коричневого цвета, связанная попарно за шнурки. На внушительной подошве, прочность которой не вызывала сомнений, поблескивали ровные ряды крупных выпуклых шляпок металлических гвоздей. Не без основания сомневаясь, понадобятся ли они мне осенью, а тем более зимой — до этого еще дожить надо — по неопытности выбрал ботинки «по ноге», с недоумением глядя на Старых Солдат, выбиравших размером побольше, На внутренней стороне ботинок красовалась загадочная нерусская надпись «серия АД, № 7,5». Это был первый импорт в моей жизни.
Удивительно, но ни к осени, ни к зиме я не был убит и даже ранен. Зато мое легкомыслие было наказано. Днем ботинки хорошо намокали, а ночью смерзались и превращались в «испанские сапоги» — изощренное орудие пыток испанской инквизиции. Пытка продолжалась, пока не началось наступление и не появились трофейные сапоги.
К ботинкам выдали по паре добротных, цвета хаки, обмоток, сразу же по меткому солдатскому определению получивших название «трансформаторы» или «разговоры». Возни с ними было немало, в походе нет-нет да и слышалось: «Разрешите выйти из строя! Обмотка размоталась!».
Я так натренировался, что «трансформаторы» как бы сами заматывались
Для пехоты самая плохая дорога — прямая. Глянешь: без конца и без края пролегла, устремилась к горизонту ровная лента шоссе. Господи! Это ж сколько еще пройти надо!..
А на извилистой дороге — то холм, то перелесок, то овраг, а то и просто поворот. И хоть знаешь, что сегодня предстоит пройти все те же сорок километров, глаз непроизвольно намечает кажущийся финиш. Идешь и думаешь: там, за холмом…
За холмом все та же дорога…
На пехотном солдате всего навешано, как на том ишаке. Иного, кто ростом не вышел, из-за снаряжения и не видать. И скатка, и вещмешок, и противогаз, будь он неладен, и каска, и саперная лопатка, и фляга, и котелок, еще и сумка полевая или планшет. В противогазную сумку, бывает, еще и противотанковую гранату пристраиваешь. Два подсумка с патронами, диск или автоматный рожок — само собой. И все это не считая оружия: винтовки или автомата.
Пот льет ручьями. Банальную эту фразу следует понимать буквально. Пот застилает глаза солеными слезами, стекает за воротник, плечи становятся темными, в ботинках — хоть ложки мой. Вода не каждый раз попадается в пути, не всегда солдату удается постираться. На просушенных солнцем гимнастерках проступают белесые пятна соли. Снимешь — можно поставить. Стоит коробом.
Что такое пыль фронтовых дорог сейчас представить довольно сложно. Почти до конца войны пехота передвигалась пешим порядком по грунтовым, как правило, дорогам, истертым в пыль, казалось, до центра земли. Ноги утопали так, что ботинок не было видно, а обмотки превращались в сплошные серые сапоги, на которых кольца уже не обозначались.
По команде «Привал вправо!» солдаты валятся в пыль, некоторые, даже не положив под голову вещмешка, устраиваются в кювете, чтобы ноги были повыше и отлила немного кровь. Кое-кто приспосабливается ложиться «валетом» — навстречу друг другу и, чтобы голова не утонула в пыли, кладут ее на бедро товарища.
Обгоняя пешие колонны, проезжают автомашины, артиллерия, танки. Подымают такую тучу пыли, что дышать нечем. Пыль хрустит на зубах, проникает повсюду. Белеют только зубы и белки глаз. Закроешь веки — с ресниц слетает пласт пыли.
Запах полыни… Он так прочно въелся, что и через десятилетия, кажется, ощущаешь его, будто и сейчас вокруг тебя ее непритязательные кустики. Полынью отдавало все: еда, которую привозили на передовую, земля, обмундирование, даже оружие пахло полынью. Казалось, от ее запаха не избавиться никогда.
Странное дело. Теперь, когда восстанавливаешь в себе этот запах, он не раздражает, а кажется далеким и милым воспоминанием.
«Я помню запах скошенной полыни» — даже песня такая есть.
Не раз приходилось слышать и читать: «Пить хочу!», «Пить хочу, умираю». Всегда казалось, ну что такого: хочешь — перехочешь, потерпишь — не умрешь. А пить хочется. Так мучительно хочется пить, что ложишься на землю, достаешь из-за обмотки ложку и из ямки, вдавленной копытом коня в подтаявшей весенней земле, вычерпываешь и с наслаждением пьешь мутную талую воду.