Былые дни Сибири
Шрифт:
На вторую же ночь наехала такая шайка на Трубникова и его людей, отдыхавших вокруг большого костра. Человек двадцать всадников стали со всех сторон приближаться к костру, оцепив его широким кольцом, чтобы оставаться вне выстрела дальнобойных по тому времени фузей, хватающих на триста-четыреста шагов.
Вот один всадник отделился от общего кольца и, припав за шею лошади, подъехал поближе, зорко следя за группой московов, очертания которых резко чернели на фоне яркого пламени костра.
— Гей! Что за люди? — крикнул всадник, приблизясь так, что можно было переговариваться свободно. — Зачем вы здесь?
Толмач не успел еще перевести Трубникову вопроса, который и без того понятен был офицеру и трем его конвойным, как заговорил один из них, Пиленко, держа на прицеле свою фузею, как и все остальные.
— Отвечать ему, што ли ча, господин потпорутчик?.. Разом сыму с коня разбоничью башку эту бритую! Прикажите «огонь»… пра! Што с ими калякать… Пра!
— Молчи! Видишь, еще надъезжают собаки… их уже с полсотни наберется, а нас шестеро… да и то на этого — плоха надежда! — поведя глазами в сторону Чжан-Шала, толмача, негромко отозвался Трубников. — Темно в степи, нам от огня плохо во тьму стрелять… А им хорошо. Если начнем костер гасить, они тут и налетят! Надо потолковать с ними. Так смирно сидите, пока они близко не подбежали. Я сам спрошу!..
И громко по-калмыцки крикнул Трубников передовому всаднику:
— Гей!.. А вы что за ночные люди? Барантачи-разбойники?
— Нет! Мы посланы разъездом от нашего хана пресветлого, от Хаип-Магома-Батура. Посланцев Эрдени-контайши калмыцкого провожали на этот берег, теперь возвращаемся к нашему хану. Давайте же ответ: вы кто такие?
— А мы посланы к вашему хану и к Эрдени Журыхте от светлейшего князя губернатора Сибири и наместника его царского величества с большими вестями. Так вы берегитесь трогать нас! — пригрозил Трубников. — Лучше примите вести, передайте их вашему хану, а нас пустите нашим путем.
Всадник молча стоял на месте несколько мгновений и вдруг, выпрямясь на седле, повернул к кучке своих, которая темнела на вершине ближнего холма, за цепью всадников, окруживших костер. Очевидно, там были начальники шайки, теперь уже достигающей почти ста человек. То и дело из темноты ночной выплывали всадники и чаще, теснее становилось их кольцо, широкое и редкое вначале.
Через две-три минуты снова подъехал всадник, уже не укрываясь, как раньше, за шею лошади.
— Мой господин, Таанат-бай, сказать изволил: если правдивы слова ваши и нет грязи на языке у вас, он желает сам проводить послов сибирского большого начальника, наместника белого царя, к своему повелителю Мамай-салтану, сыну Абулхаир-хана, брата Хаип-Магома-хана. По воле Аллаха, недалеко за рекой стоит Мамай-салтанэ со своими воинами, которых многие тысячи. Желаешь ли, посол, сделать так, как говорит мой господин Таанат-бай?..
Переглянулся со своими Трубников, выслушав киргиза.
— Вот оно што! Уже и тут, у нас под боком, племянник ханский с целой ордою… У этих вон и фузеи видны за плечами… Ничего не поделаешь. Надо на мир идти… Поедем к Хаипу сперва, потом и к контайше доберемся, коли Бог даст! — решительно проговорил Трубников и крикнул:
— Ладно! Присылайте сюда одного из ваших как аманата, что не тронете нас, если мы выйдем к вам с миром… Тогда и мы оружие спрячем, ружья повесим за спину, к вам подъедем для разговора дружеского.
Опять скрылся всадник, а через несколько
Двинулись теперь все семеро к той группе всадников, которая маячила вдали на холме среди сумрака ночного. Киргиз был в середине. Кольцо всадников уже разомкнулось во многих местах, и они тоже потянули гуськом к вершине холма.
Быстро закончились переговоры. Седой Таанат-бай, с широким, скуластым лицом и глазами, сверлящими, казалось, самую душу, приветствовал московов и предложил отдохнуть до утра в одной из войлочных палаток, которые быстро стали разбивать его уздени. А на рассвете придется переправиться через реку и ехать к Мамай-салтану, стоящему в пяти-шести переходах от берега со своими улусниками и другими батырами, снарядившимися на войну, когда прошла весть, что ведет на них свое войско русский начальник.
Спокойно проспали в шатре русские, не то почетные гости, не то пленники, потому что сильная стража всю ночь охраняла их сон. На заре тронулись в путь, и через неделю Трубников очутился в большом лагере Мамай-салтана. Поздно было, когда достигли они киргизского кочевья, но Трубникову не дали даже передохнуть и часа через два, среди глубокой ночи, ввели в обширную, убранную коврами юрту племянника ханского, который сидел на кошмах в своей высокой шапке, обвернутой белой чалмой с драгоценной пряжкой посередине.
— Кто ты и что скажешь, посланец? — задал вопрос через толмача Мамай-салтанэ.
Трубников объявил ему свое звание, сказал о поручении, данном Бухгольцем, показал письмо, написанное к контайше, и добавил, что может его отдать только самому Эрдени, но и для Хаипа-хана имеет поручение тайное и важное от губернатора Сибири.
— Могу и тебе сказать об этом поручении… Но сам я плохо владею вашей речью, боюсь, не напутать бы. Есть ли при тебе надежный толмач, который не выдаст того, что я скажу, никому на свете, кроме тебя и хана Хаипа-Магомы-Батура?
Задумался немного тяжеловатый на вид и не быстро соображающий, тучный киргиз с крохотными, заплывшими жиром глазами. Потом крикнул что-то в соседнее отделение палатки, а толмачу, бывшему тут раньше, дал знак уйти.
Пятясь, с низкими поклонами, скрылся толмач, а из-за войлока, делящего юрту пополам, выскользнул худенький седой мулла в зеленой чалме, означающей, что он побывал на гробе Магомета и числится ходжой. Маленькое сморщенное личико уже приняло пергаментный вид, беззубый рот провалился, ушел глубоко внутрь, придавая бабье выражение этому лицу, с редкими волосками, торчащими вместо усов и бороды. Но глаза, живые, быстрые, были еще ясны, полны ума и блеска.
Очевидно, он должен был подслушивать за прикрытием, что здесь будет происходить, а теперь вошел, ласково улыбаясь, приветливо кивая Трубникову, в то же время продолжая худыми пальцами безостановочно перебирать зерна янтарных четок, висящих у него на руке, беззубым ртом шепча беззвучные молитвы.
— Здоров, бачка! — наконец, перестав кивать, обратился он к Трубникову. — Добрый час, добрый урус, приходи! Храни тебя Аллах и ваш Исса!.. Сказывай свой дела… Я шалтай-балтай могу по ваш, по москов. Панимай яхши…