Быстрый, как молния, гладкий, как шелк
Шрифт:
Даже листва на деревьях и кустарниках вокруг озера прекратила свой напористый рост; казалось, трава - и та словно чего-то ждала.
Последним звуком, который можно было расслышать в наступившей тишине, было негромкое "фик!", которое производили веки совы, проснувшейся в своем дупле, чтобы наблюдать, смотреть.
Он явился как облако, и земля мягко проминалась под каждым из его золотых копыт. Остановившись на берегу озерца, он опустил голову, и на один краткий миг встретился взглядом с Барбарой, которая заглянула в его глаза, словно в другую вселенную, полную мудрости и сострадания.
Он пил - а потом он исчез. Всем известно: там, где пьет единорог, вода всегда остается чистой.
Сколько времени он пробыл у пруда? Как давно пропал? Или время тоже замерло, как трава?
– Неужели он не мог остаться?..
– заплакала Барбара.
– Неужели не мог?!
Встреча с единорогом - всегда очень грустная встреча. На своем коротком веку человек может никогда больше его не увидеть. И все же, повстречать единорога - это большая удача и счастье.
И Барбара стала сочинять песню о нем.
Было уже поздно, когда Барбара вернулась с болот, - так поздно, что ее восторг остыл от ночной прохлады и бежал к горизонту. Она вышла на проезжую дорогу немного не доходя Большого Дома и двинулась по ней, чтобы, свернув за усадьбой, добраться до своего маленького домика с садом.
За большими воротами усадьбы громко скулило какое-то животное. Большое животное, больное животное...
Барбара видела в темноте гораздо лучше большинства людей, поэтому очень скоро она разглядела и само это существо, которое, вцепившись в железные пики, карабкалось вверх, издавая тот самый прерывистый кашляющий стон, который привлек ее внимание. На самом верху существо неожиданно сорвалось и повисло со внешней стороны ворот. Некоторое время оно слабо барахталось, потом послышался треск рвущейся материи; темное тело тяжело рухнуло на землю и осталось лежать - неподвижное и молчаливое.
Барбара подбежала к нему, и существо на земле снова заскулило. Это был мужчина, и он плакал.
Да, это был он, человек, которого она любила и который был высоким, стройным и таким живым. Это ее любовь лежала на земле избитая, окровавленная, с исцарапанным лицом и в изорванной одежде - и жалобно стонала.
Для любящей души это была самая замечательная возможность получать забрать у любимого его боль, его беды и страх.
– О, тише, тише!
– прошептала Барбара, и легко, словно птица крылом, коснулась кончиками пальцев синяков и ссадин на его лице.
– Все кончилось. Теперь уже все позади.
Перевернув раненого мужчину на спину, она опустилась рядом с ним на колени, чтобы помочь ему сесть. Для этого ей пришлось приподнять его крупную руку - большую и сильную руку - и положить себе на плечи. Он был очень тяжел, но и Барбара была очень сильной. Негромко ахнув, раненый привалился спиной к воротам, и девушка быстро посмотрела вперед и назад вдоль освещенной последними лучами луны дороги. Никого и ничего. В Большом Доме тоже не видно было ни огонька, но на противоположной стороне дороги темнела живая изгородь, которая, как казалось Барбаре, могла укрыть их от пронизывающего ночного ветра.
– Идем, любимый, идем туда, - шепнула она и почувствовала, как мужчина вздрогнул.
Почти
Поблизости не было никакой воды, а Барбара не решалась оставить возлюбленного. В конце концов ей удалось с помощью платка кое-как счистить с его лица запекшуюся кровь, но он все еще не согрелся, и его кожа все еще была холодна.
– Ты ведьма, - неожиданно пробормотал раненый.
– Проклятая, маленькая ведьма...
– Ш-ш-ш!
– снова ответила Барбара и, улегшись рядом с ним на земле, нежно обвила его голову обеими руками.
– Потерпи немного, сейчас ты согреешься.
– Стой, где стоишь!
– проворчал он с угрозой.
– Не смей больше убегать от меня.
– Я никуда не убегу, - шепнула Барбара.
– О, милый мой, как сильно тебя ранили! Я не оставлю тебя, клянусь - не оставлю!
Раненый не шевельнулся, и только снова негромко зарычал.
– Я расскажу тебе одну удивительную и прекрасную историю, мой милый, ласково проговорила Барбара.
– А ты слушай и постарайся представить себе все, о чем я буду говорить, - добавила она нараспев.
– В самом сердце трясины есть озеро чистой воды, где растут на просторе прекрасные деревья - осины, березы и плакучие ивы, где царят удивительные мир и покой, и даже цветы, вырастая, никогда не роняют своих лепестков. Мох по берегам озера - серебристо-голубой, а вода прозрачна, как алмаз...
– Ты опять говоришь со мной на тысячу голосов и рассказываешь какие-то сказки, - пожаловался раненый.
– Шш-ш!.. Молчи и слушай, любимый. Это не сказка - такое место действительно существует. Стоит только пройти четыре мили к северу от деревни и взять немного западнее, и с вершины холма, где растут рядом два карликовых дуба, ты увидишь эти деревья. И я знаю, почему в этом озере вода такая чистая!
– вскричала она радостно.
– Я знаю, знаю почему!..
Но раненый ничего не сказал. Он только глубоко вздохнул, и от этого ему, наверное, снова стало очень больно, так как Барбара почувствовала, что он опять дрожит.
– Туда ходит пить единорог, - прошептала она прямо ему на ухо.
– И я видела его своими глазами!
Но он снова промолчал, и Барбара сказала:
– Я сложила об этом песню. Послушай, вот она:
Чу - Он! Пришел и ослепил,
Осколком дня ворвавшись в сумрак леса,
Виденье, тайна, чудо, тень,
Как сон - полуденный, чудесный...
Истаял он. И лишь часы спустя,
Мной овладели радость, боль, отчаянье,
Явился - промелькнул - пропал,
Как мягкий шелк, как молнии сверканье.