Быстрый прорыв
Шрифт:
Моя бабушка не позволила Ольге продолжить учебу после 4-го класса, т.к. надо было копать картошку. Мама была лучшей ученицей, и классный руководитель долго сопротивлялась, самым примитивным способом: тянула на себя тюфяк ребенка. Но бабушка оказалась сильнее, и мамино образование в школе было закончено. Нашлись добрые люди, научили ребенка шить на швейной машинке. И во время войны Ольга кормила свою семью (маму и младшую сестру), переходя из дома в дом, обшивая всех «за харчи». Потом работала на предприятии «Смычка» в райцентре Сямжа, шила рукавицы для фронта.
В сталинские времена колхозники были бесправны до такой степени, что не имели даже паспортов, а значит, не имели права поменять место жительства. Маме повезло: председатель
Мы с сестрой родились с разницей в один год и три месяца. Жить стало очень тесно. Чтобы получить комнату в кирпичном благоустроенном доме, отцу пришлось на полгода уехать в лесопункт на заготовку древесины (вроде командировки). Все заводское начальство проживало в нашем доме в отдельных квартирах, а рабочий люд – в коммуналках. В нашей – 10 детей до 7 лет – один туалет, одна кухня (три керосинки и один керогаз). По субботам – банный день, надо было топить титан, чтобы была горячая вода. Для этого летом всей семьей заготавливали дрова – пилили, кололи, складывали в поленницы. Жили с соседями дружно, по-другому было нельзя – и праздники вместе, и дети болели одними болезнями одновременно.
Бузил в пьяном виде только один сосед, причем самый маленький и тщедушный. Отцы семейств разбирались с ним легко – привязывали на кухне к батарее отопления, пока не проспится, то есть до утра. Мы, дети, выглядывали из коридора, а он слёзно просил нас, чтобы отвязали. Было страшно и смешно, мы с визгами разбегались. Но зла никто друг на друга не держал. Мы до сих пор поддерживаем добрые отношения.
Дети в нашей квартире были замечательные – дружные, спокойные, хорошо учились в школе. Кроме того, мы постоянно устраивали концерты, КВНы, конкурсы рисунков… Красота, да и только. «Временные трудности» нами, детьми, не замечались и не воспринимались всерьёз. Помню, когда мне было лет семь, мамин брат (военный, капитан дальнего плавания из Кронштадта) привёз в подарок никогда не виданную и уж тем более не пробованную плитку шоколада «Золотой якорь». Она запомнилась на всю жизнь, даже на обертку все смотрели с завистью, хранили такие вещи (фантики) долгие годы.
Город наш в шестидесятые годы был почти деревней: однажды утром мама шла на работу и встретила лису, весело (как ей показалось) перебегающую ул. Пролетарскую. Другая история: во время строительства ГПЗ к рабочим прибился лосенок, и бригада отца подкармливала его некоторое время. А вот трудности были самые что ни на есть городские.
В начале шестидесятых в магазинах из продажи пропал даже хлеб. Помню, мама отстояла в очереди несколько часов с утра, а после школы я продолжила это весьма «весёленькое» для первоклассницы занятие вместо неё. Простояла еще часа четыре под холодным осенним дождем, простудилась, долго болела. Одно хорошо: когда человек болен, то имеет право попросить то, чего не дадут здоровому. Верхом моих мечтаний был кекс с изюмом за 16 копеек… «Круче» этого кекса я ничего не знала. Впрочем, как и другие дети: большинство людей жило так же.
Тогда двор выполнял функцию «воспитателя» и справлялся с ней, на мой взгляд, не так уж и плохо, или мне просто очень повезло с домашним адресом. Телевизоров у нас не было и всю информацию мы черпали максимум из четырёх источников: семья, двор, школа и книги. Во дворе, опять же во время совместной деятельности, младшие учились у старших, и все – у своих родителей. Или не учились…
Публика постарше дотемна играла в волейбол через «настоящую» сетку или в футбол. А молодежь от семи до семнадцати предпочитала командные подвижные игры, где каждому находилось дело по уровню подготовленности.
Нередко
Когда становилось совсем темно, человек двадцать молодёжи и подростков садились на скамейки во дворе и обсуждали различные актуальные проблемы текущей жизни, пока родители криками из окон не разгоняли всех по домам. Помню один из типичных разговоров – настоящее ток-шоу! Старшие ребята, качая головой и поддакивая друг другу, обсуждают «карибский кризис», грозивший третьей мировой войной: «Нам-то что, а вот эту мелочь жалко – они еще жизни не видели…» Нам, то есть «мелочи», лет по 7-9, а им, повидавшим всё на своем веку, – по 15-16!
Часто во время этих летних ночных посиделок мимо нас пробегала толпа – человек двадцать-тридцать взрослых парней с кольями, дубинками, палками, цепями в руках. Было очень страшно, вдруг эта банда изменит направление и кинется к нам, и мы сидели тихо-тихо, чтобы не быть замеченными. Минут через 10-15 они возвращались обратно по два-три человека, зализывая раны и обсуждая подробности битвы.
В нашем доме на Пролетарской находилось четвертое отделение связи – почта. Очень редкое, а значит и самое ценное удовольствие – уговорить водителя почтовой машины прокатить нас, человек 10-15, в другое отделение на улице Гагарина. Внутренние стены, пол и даже потолок фургона были оцинкованы и не имели ни скамеек, ни поручней. Представьте это «удовольствие»: езда по булыжной мостовой, когда всех нас кидало из стороны в сторону и друг на друга. Прохожие, наверно, думали, что это «карета» из «психушки», а не почтовый фургон. Обратный путь преодолевался пешком с воспоминаниями о прошедшем путешествии.
В те же шестидесятые по Вологде прошел слух, что прибыл состав с детьми–сиротами из Африки. Рыдая и заламывая руки, мы с сестрой пытались уговорить маму взять «маленького негритенка». Представьте себе, что мы жили в одной комнате вчетвером. Соседи жили еще веселее – на двенадцати квадратных метрах ютилось пять душ. Однако «отбиваться» от перспективы взять к себе «негритенка» пришлось и им.
В первый класс хотелось так, что 31 августа у меня поднялась температура. В последующие четыре года я приходила на крыльцо деревянной школы №14 самой первой и учительница со сказочным именем Фея Васильевна, которая открывала школу, каждый раз удивлялась этому. Запомнился тот день, когда нас впервые привели в библиотеку. Каждому выдавали по книге. Мне книга со стихами внешне не понравилась, и я попросила выдать другую, более красивую. Библиотекарь сказала, как отрезала: «Будешь читать то, что дадут». Интерес к книгам и библиотеке тут же исчез на четыре года.
А вернулся этот интерес однажды в летние каникулы. Мы с подружкой залезли на чердак нашего дома и нашли там большой, пыльный, загадочный сундук под замком. Я высказала предположение насчёт сокровищ. Но подружка похоронила надежды: сундук принадлежал её дедушке и был наполнен книгами. А надо сказать, что дедушка Иры, почётный гражданин города Вологды А. Вагенгейм, казался мне загадочным человеком, и даже не потому, что был бывшим революционером, а по причине того, что на стене в его комнате висела гитара с бантом! Я упросила подругу принести ключ и открыть сундук, чтобы увидеть книги, принадлежащие такому человеку. Мне было разрешено взять одну из них на несколько дней. Буквально «запоем» книга была проглочена и очень понравилась. Это было «Воскресение» Л.Толстого! В мои десять лет, как мне казалось, я всё поняла, кроме целой строки многоточий, когда Нехлюдов соблазнил Катюшу Маслову. Очень упорные попытки узнать у взрослых о содержании этой строки успехом не увенчались. Зато книги из сундука были прочитаны все без разбора, и с того времени чтение стало одним из самых любимых моих занятий.