Быт и нравы царской России
Шрифт:
Исцелялись в таких случаях с помощью теплой шкуры свежезарезанной овцы, которую клали на рассеченную спину.
Раньше профессия палача не считалась позорной, зазорным не считалось и знаться с высеченным: его принимали, как и всех других, с ним пили и ели. Во времена же Алексея палача сторонились, а с высеченным водиться считалось неприличным. Исключения составляли те, кто наказанию подвергался по ложным доносам. Таких людей не только жалели, но и показывали демонстративное расположение к ним.
Палачей сторонились, но это их не смущало, и они не меняли своей профессии, так как она приносила им приличный доход. Они получали деньги не только от начальства, но и от преступников. Кроме того, палачи за деньги приносили арестантам водку и другое, так что некоторые стремились занять это место и даже покупали его. При массовых экзекуциях
Торговля
Торговля в России находилась в плачевном состоянии. Известный в XVII в. экономист Кильбургер говорил по этому поводу, что, вероятно, у жителей Московского государства сам Бог отнял разум, так как они совсем не пользуются огромными богатствами, находящимися в их руках, и это тем более странно, что они обнаруживают до такой степени любовь к занятиям торговлей, что в Москве гораздо больше лавок, чем в Амстердаме.
Российские купцы жаловались на привилегии, которые царь и правительство давали иностранцам. Из сорока судов, ежедневно входивших в конце XVII в. в Архангельский порт, десять принадлежали одному иностранному судовладельцу, за которым было закреплено право ловить рыбу в наших северных морях; голландец из Гамбурга имел, согласно договору с ним, исключительное право на производство икры, которую отправлял в Ливорно, а одной армянской компании правительство Москвы отдало в руки всю торговлю шелком. Синдикат, основанный в Амстердаме, получил концессию на вырубку лесов в районе Архангельска. Даже речное судоходство между Архангельском и Москвой находилось в руках иностранцев. Некий московский купец Лаптев попытался составить им конкуренцию и привез в Амстердам небольшой груз. Это вызвало ярость иностранцев, они пожаловались на злоупотребления и выиграли тяжбу.
Родовые понятия
В Московской Руси XVII в. сохранялись понятия единства рода и существовал крепкий родовой союз. Например, если кто-то из членов рода должен был заплатить кому-то большую сумму денег, все остальные члены обязаны были принять участие в уплате. Старшие члены рода обязаны были наблюдать за поведением младшего и наказывать его за безнравственные проступки, даже если тот был совершеннолетний и уже состоял на службе.
Правительство разделяло общий взгляд на крепость родового союза и строго спрашивало со старших членов рода за поведение младшего. По старинному русскому обычаю человеку, имевшему высший чин и занимавшему высшую должность, невозможно было служить под начальством человека, который был ниже его по чину, так как это бесчестило весь род. Поэтому возникали ситуации, когда русский человек, преданный царю и называвший себя его холопом, мог ослушаться, если за обедом его сажали ниже того, кому он по родовым понятиям не должен был уступать. В этом случае он предпочитал пойти в тюрьму, подвергнуться наказанию кнутом и даже лишиться поместий и вотчин, но не уступить и даже воспротивиться царской воле. В противном случае он не смог бы показаться на глаза не только родичам, но и всем порядочным людям: пренебрежение родовой честью считалось непростительным преступлением.
Во время решения важных дел, когда у царя собирались ближние, комнатные бояре и окольничие или все бояре, окольничие и дворяне («сидение великого государя с боярами о делах»), все садились по чинам, поодаль от царя, на лавках не по службе, а по породе.
С.М. Соловьев так описывает процесс этого «сидения». Думные дьяки стоят, но иногда государь приказывает им сесть. Когда все усядутся, государь объявляет свою мысль и приказывает, чтобы бояре тоже высказывали свои мысли, кто-то свою мысль объявляет, но другие, «брады свои уставя, ничего не отвечают, потому что царь жалует многих в бояре не по разуму их, но по великой породе, и многие грамоте не учены».
Закрытость жизни цариц в XVII веке
Я. Рейтенфельс [187] говорил, что ни одна государыня в Европе не пользовалась таким уважением подданных, как русская. Русские не смели не только говорить свободно о своей царице, но даже смотреть ей прямо в лицо. Когда она едет по городу или за город, то экипаж всегда бывает закрыт, чтобы никто не видел ее, поэтому она ездит обыкновенно очень рано поутру или вечером. Русские так привыкли к скромному образу жизни своих государынь, что когда царица Наталья Кирилловна Нарышкина
187
Рейтенфельс, Яков(г.г. р. и см. неизв.) — посол Рима в Москве с 1670 по 1673 г., автор записок о России. В 1680 г. написал «Сказание о Московии», которое было издано на латинском языке.
По свидетельству Г.К. Котошихина [188] , кареты и зимние повозки (каптаны) во время проезда царицы закрывались тканью от посторонних глаз, а во время пеших выходов их со всех сторон закрывали суконными полами, чтобы никто не мог ее видеть. В церкви были отведены специальные места для цариц, которые завешивались легкой тканью.
Иностранец Майерберг, бывший в Москве, говорит, что уважение к царицам было столь высоко, что они никому не показывались, и из тысячи придворных едва ли кто-то мог похвастаться, что видел царицу или кого-нибудь из сестер и дочерей государя. Даже врач не имел права их видеть. Прежде чем врач входил в комнату больной царицы, окна комнаты плотно завешивали, чтобы ничего не было видно, а когда нужно было пощупать пульс, то на руку царицы накидывали легкое покрывало, чтобы врач не мог коснуться ее тела.
188
Котошихин (Кошихин) Г.К.(1630 — 1667) — подьячий Посольского приказа, автор сочинения «О России в царствование Алексея Михайловича». Был принят в Шведскую службу и писал о России в отрицательных тонах.
Котошихин объясняет закрытость царицы, к которой не допускались иноземные послы, тем, что женский пол грамоте был не обучен, так как «природным разумом простоваты, и на отговоры несмышлены и стыдливы». И если бы послов допустили к царице, а она, выслушав их, не смогла бы ничего ответить, то «от того пришло б самому царю в стыд». С этим не согласен И.Е. Забелин. «Послы не могли видеть царицу не потому, — пишет историк, — что царь боялся стыда от ее несмышленых и стыдливых отговоров, а потому, что хоромы царицы были совсем недоступны не только для иноземных послов, но и для своего народа, даже для всего боярства и всего двора…».
Дипломатия на московский манер
Внешняя политика первых Романовых была еще направлена главным образом на Восток. Но попыткам сблизиться с Западом часто мешало то, что мы, во-первых, не знали настоящего положения дел в других государствах, во-вторых, не принимали тех обычаев, которые существовали в более цивилизованной Европе.
Не зная обычаев и этикета посещаемых стран, московские посланцы старались ввести там кремлевский ритуал. В Москве всегда существовал обычай содержать иностранные посольства, и наши послы ехали с чрезмерно большой свитой в иноземное государство с уверенностью, что там их ждет тот же прием. В результате они попадали в трудное положение и не знали, как прокормить свою свиту. Наши послы не брали с собой денег, но везли товары, которые должны были продавать для царя, а из барыша брать себе жалованье. В Ливорно Чемоданов из большого количества привезенных с собой окороков продал выгодно только шестьдесят, остальные продать не смог и вынужден был просить у герцога 100 дукатов. Герцог дукаты дал, но предупредил, чтобы тот больше не просил.
Московские посланцы часто не знали языка посещаемой страны. Они были роскошно одеты, но не очень чисты. Свидетели середины XVII в. говорят, что после отъезда Чемоданова и его спутников пришлось дезинфицировать комнаты, которые те занимали в доме губернатора.
Посланники того времени оставляли после себя и еще более неприятные воспоминания. В Кенигсберге один из посланников Нестеров насильно тащил дочерей рыбаков на танцы и вовлекал их, как говорят, в менее невинные удовольствия. После этого было дано поручение доставлять ему для утех прачек. Как это ни печально, но о таком поведении наших посланников того времени говорят многие, даже лояльно настроенные к России, иностранцы.