Быть или казаться?
Шрифт:
Неустанный, непрерывный по обычным меркам чрезмерный труд ученого, актера, музыканта, писателя вызывает восхищение. Заслуживает его и художественный перевод, работа подвижническая. Читатель, который читает на русском языке Томаса Манна или Фолкнера, едва ли может представить себе, сколько нужно знать и уметь, чтобы достойно перевести одну-единственную страницу такой прозы.
Но вот я беру переводную книгу. На ней фамилия переводчика, которого, вероятно, следовало бы назвать неутомимым тружеником. Сколько книг, да каких объемистых, перевел он за последние годы!
Читаю очередной переведенный им роман — и дивлюсь. Прежде всего выбору произведения.
Сколько загублено бумаги, сколько убито труда тех, кто набирал, брошюровал, переплетал, упаковывал эту книгу! Сколько страстей бушевало около книжных прилавков, когда продавался этот, прости господи, «бестселлер»!
Читаешь подобные поделки и думаешь — уж лучше бы этим рыцарям количества поменьше трудовой энергии. Пусть не дымятся от перегрузки их пишущие машинки, не наливаются свинцовой тяжестью их руки, выгоняя строку за строкой! Наибольшее количество килограммов продукции это не тот результат, к которому следует стремиться в творческом труде.
Тема этих заметок — брак в области культуры. Об утрате чувства ответственности за свою работу в ней — творческую или техническую. О том, что есть люди, которым достаточно казаться работниками, а не быть ими.
Работа в любой области культуры немыслима без технических исполнителей, без тех, кто налаживает аппаратуру, строит и устанавливает декорации, проявляет пленку, печатает книги.
Держу в руках томик публицистической прозы В. Шукшина «Нравственность есть Правда», выпущенный в свет издательством «Советская Россия». Прекрасно, что эти статьи о киноискусстве и актерском труде, о работе литератора и многом другом собраны и изданы. Замечательный художник нашел прекрасную формулу, чтобы сказать о нравственной ценности добросовестного труда: «Труд — это очень простое понятие, как правда». Обидно, что книжная фабрика в городе Электросталь, выпуская книгу в свет, не проявила уважения к труду, которое пронизывало и всю деятельность Шукшина, и это высказывание.
Мне достался экземпляр книги с форзацем, наклеенным вкривь и вкось, с незаделанным углом переплетного коленкора, со склеившимися страницами, с фотоиллюстрациями, отпечатанными мутно и нечетко. Я отправил этот экземпляр директору фабрики и написал в сопроводительном письме: такая работа — срам!
Через некоторое время получил из фабричного ОТК написанную на полоске бумаги записку с закорючкой вместо фамилии. Некто, пожелавший остаться неизвестным, извинялся передо мной, сообщал, что мое письмо обсуждено, что исполнителям было стыдно, мне высылают «качественный экземпляр». Явного брака в «качественном экземпляре» нет. Но верхние углы твердого переплета загнуты внутрь, корешок с вмятинами.
В большом магазине грампластинок покупатель занят странным делом. Он внимательно рассматривает выбранную пластинку, наклоняет ее, покачивает, смотрит на поверхность и сверху, и сбоку. Потом возвращает продавщице, берет другую и начинает вес сначала. Почуяв в нем знатока, спрашиваю, что
— Откладываю дефектные. Выбираю хорошие.
Иначе говоря, выполняет работу, которую не сделал ОТК.
Я встревожился. Сам только что купил несколько пластинок. Не уверенный, что сумею сделать все как надо, попросил продавщицу проверить их. К моему изумлению, она без споров согласилась это сделать и отложила в сторону как дефектные три пластинки из четырех (!) «Итальянская хоровая музыка XVIII века» в исполнении Государственного академического русского хора.
— Пластинки всегда проверяйте, — назидательно сказала она. — У них дефекты — обычное дело!
Очутись тут работник завода грампластинок, ему бы впору сквозь землю провалиться от позора!
Замечательные композиторы написали прекрасную музыку, выдающиеся исполнители ее записали, звукорежиссер трудился, добиваясь наилучшего звучания, музыковед старательно писал пояснительный текст, художник любовно оформлял конверт. Но кто-то снебрежничал, кто-то, обязанный проверять работу, не проверил, и вот три пластинки из четырех — брак! А что же с ними, отложенными в сторону, станет теперь? Продадут другому покупателю, который еще не знает, как обманчивы бывают нарядные конверты? Уценят? Спишут? Дома ставлю на проигрыватель пластинку. Звучат чистейшие голоса восхитительной музыки в совершенной записи. На забракованных экземплярах звучание этих голосов будет внезапно прерываться стуком или хрипом.
Наученный, теперь придирчиво проверяю каждую пластинку. На всех них — полное наименование завода с упоминанием всех наград, которых он когда-то был удостоен. Неловко читать длинные пышные титулы предприятия, когда держишь в руках такую продукцию…
Некогда в старых цеховых уставах особо строгие кары были предусмотрены за нарушение правил при исполнении невидимых частей изделия, например скрытых креплений седла. И это понятно: скрытый брак в седле, панцире, мече мог стоить заказчику жизни, а мастеру — репутации. Способы производства ремесленной мастерской, изготовлявшей пергамент во Франции, ткавшей сукно в Италии, ковавшей кольчугу в России, гарантировали безупречность материала и безукоризненность работы. Клеймо мастера было твердо обеспеченным векселем!
Духовные ценности, созданные предшествующими эпохами, среди них заветы мастерства, не погибают, не должны погибать бесследно. Они входят составной частью в духовное богатство других эпох. Мы не хотим и не должны расставаться с представлением об имени артиста, ученого, писателя, художника, переводчика, наборщика, корректора, переплетчика как о гарантии, что все, на чем и под чем стоит его подпись или клеймо, выполнено на высшем, доступном ему уровне совершенства. Работники науки, искусства — люди творческие. Они могут и ошибаться, и заблуждаться. Но не имеют права халтурить, работать вполсилы. И уж конечно, браться за дело, которое не уважают. Качество любой работы — категория нравственная. Как в сфере создания духовных ценностей, так и во всех остальных.
Митрофаны и шарлатаны
Столовая научной библиотеки. У людей, которые бывают здесь, — высшее образование. У многих — ученые звания и степени. К буфету подходит молодой человек, с иголочки одетый, по моде причесанный, холеный. Жизнерадостно осведомляется у тех, кто стоит в очереди:
— Кто крайний?
Получив ответ, замечает знакомого и говорит:
— Уже покушал? А я еще не питался. Чего не звонишь? Ну, будь! Днями звякну и заскочу! Передавай привет супруге.