Быть или казаться
Шрифт:
— А-а-а, точно… Хотя, ради приличия лучше бы они меня больше слушались, — ворчу по инерции. — И меньше отсебятины лепили. Особенно раз ты здесь свой. Ладно бы мы им чужие были! Но через тебя же они нас знают? К чему весь этот цирк?! — успокоиться, несмотря на все усилия, уже не получается.
Видимо, накопившийся стресс.
Больного менингитом нам не доверили. В пункции, как и предполагалось, оказался гной. Забрав у меня антибиотиков на первичный курс, земляки Хвана и дружественные им китайцы укатили пациента куда-то вглубь здания:
Мои пожелания, что контроль должен осуществляться врачом, были молча проигнорированы.
— Да не грузись ты! — Ван собирается легкомысленно махнуть рукой (слава богу, второй), но вовремя спохватывается.
Ну и я успеваю его придавить к кушетке, чтоб не дёргался.
— За лекарство деньги отдадут, можешь не волноваться! — он неверно истолковывает мою гримасу. — А насчёт доверия тебе их пациента, тут всё просто. Ты же сам сказал — после прихода в сознание и бред возможен, и всё такое?
— Да. Но не совсем после прихода, а как раз на…
— Неважно. Главное — он будет болтать языком, — товарищ красноречиво ухмыляется.
— А-а-а. Он разговорится в бреду — а тут мои уши чужака, — соображаю наконец.
— Да, и не только твои. Мои тоже, — замечает Хван флегматично. — Я здесь не то чтобы чужой, но кучу нюансов и мне никто говорить просто так не будет.
В этот момент дверь в бокс открывается и появляется мужик под полтос, отзывающийся на имя Лян:
— Поговорим? — он без перехода размещается на стуле у противоположной стены, нарочито безмятежно глядя на Хвана.
— Говорить и раньше можно было. Обычная капельница, — меня продолжает нести. — Она нашему с вами разговору точно не помеха.
Оказывается, и в теле мужика возможны такие знакомые мне нотки истерики, эх-х. Другое дело, я никогда не давала им воли, даже до переноса в этот расчудесный город. А уж тут держать себя в руках сам бог велел.
Есть мнение, что психика, пребывающая в ресурсном состоянии, вопросами смысла жизни не задаётся.
Когда меня застрелили в ковиднике, затем ещё тут попала в тело мужика (бл*, и далеко не альфы — это чтоб сказать ну очень мягко!) — мне было не до рефлексий. Когда надо выживать — рефлексии курят и не вмешиваются.
Погружение в любимое дело на удивление сгладило все возможные виды стресса.
Как-то незаметно, но очень плотно встал вопрос: А ЗАЧЕМ мне тут выживать?
К сожалению, успокоившись, я чувствую, что во мне нарастает очень серьёзный внутренний конфликт. Если коротко — такая (и эта) жизнь мне просто не нужна.
Никому не говорила этого вслух здесь. Во-первых, некому; во-вторых, не до того было.
А сейчас…
В теле мужика — это раз. Лично у меня утрачиваются все ключевые жизненные мотивации. По целому ряду причин, без излишних интимных деталей.
Два. Этот планетоид — тюрьма. Достаточно комфортная, где-то очень гуманная, почти не отличающаяся от самой обычной жизни там
И я в этой тюрьме если не навсегда, то, как минимум, очень надолго.
Конечно, теоретически можно пойти по пути какого-нибудь монаха: лечить здесь всех, приподняться по социальным и финансовым иерархиям — но в итоге для себя лично… тут большой вопрос, что. Потому что ничего. Из плюсов не просматривается ничего, что имело бы для меня значение.
Долбаная рефлексия.
С другой стороны, я ведь и не мужик. Ну не хочу я приносить себя в жертву! И жить мужиком, героем, эдаким мачо я не хочу и не буду!
Хочу в саму себя обратно! И ещё хочу всего того, чего нормальная баба в двадцать три года хочет!
Конечно, какое-то время я протяну чисто на моральном духе и воле. На чувстве долга, на новых эмоциях. Но определённая опустошенность просматривается уже сейчас, а ведь прошло всего ничего.
В силу кое-каких профессиональных знаний, не могу не признаться себе: стратегически мне здесь жить незачем. А цепляться, дрожать за ненужную мне шкурку, изо всех сил пытаться выживать — как-то противно, что ли.
И просто незачем. Нет смысла. Есть же утрата индивидуальной идентичности? Вот у меня в мужском теле именно она, на уровне базовых настроек.
Сила воли и дисциплина — паллиатив. Только из не медиков этого никто не поймёт, да и не расскажешь никому.
Бл*. Хнык…
Когда вошёл Лян, ДжоЧже лениво мечтал.
Щукин, конечно, как обычно не отбивал дупля: ему и в голову не пришло, что такой бокс в его распоряжении сейчас — это очень серьёзная заявка от клана на полноценное сотрудничество с их парой.
Не на эксплуатацию. Не на втягивание, с последующими вербовкой и всё той же эксплуатацией.
На сотрудничество.
То самое сотрудничество, когда в тебе видят представителя самостоятельной силы, с которой проще всего договориться по-хорошему. Потому что именно так выглядит путь наименьшего сопротивления.
— О чём думаешь? — взгляд Ляна впился в переносицу ДжоЧже.
Говорил он, из уважения к русскому, по-английски.
— Сотрудничество — это когда стороны намечают совместные цели и разделяют ответственность, — не стал интриговать кореец и рубанул в лоб.
Не делая никаких усилий, чтобы пояснить собеседнику подоплёку своих размышлений.
Представитель клана, как и положено на его должности, всё схватил на лету:
— Поговорим об условиях тогда, когда вы выпутаетесь. Мы не против, но и лишние проблемы нам не нужны.
— В каждом халявном торте, видимо, всегда есть своя дохлая муха, — вздохнул в изголовье Щукин. — Вы сейчас хотите сообщить нам что-то очень неприятное. Вам очень не хочется этого делать, потому что вы испытываете искреннюю симпатию в наш адрес, но дело есть дело. Так?