Быть корейцем...
Шрифт:
После смерти обоих монархов, во дворце продолжали жить члены их семьи, включая жён, многочисленных наложниц и детей. Ещё в 1907 г. наследником корейского престола был провозглашён Ли Ын, десятилетний сын Кочжона от одной из его наложниц. В Корее, как и в других монархиях региона, не было строгого порядка престолонаследия. Восходя на престол, монарх назначал себе преемника из числа членов клана Ли, причём таким преемником далеко не всегда становился сын короля. В том же 1907 г. малолетний наследник престола был вывезен японскими властями в Токио. Там Ли Ын воспитывался вместе с членами японской императорской фамилии, окончил военное училище и стал офицером императорской армии, дослужившись там к 1945 г. до звания генерал-лейтенанта (во время войны он командовал дивизией на китайском фронте). Японское правительство женило его на девушке из правящего императорского рода – принцессе Масако, рассчитывая таким образом ещё крепче привязать
После 1945 г. Ли Ын неоднократно пытался вернуться в Корею, но правительство Ли Сын-мана постоянно отклоняло эти просьбы. Не исключено, что властолюбивый и подозрительный Ли Сын-ман просто боялся появления потенциального соперника, но формально от Ли Ына в качестве своего рода «платы» за право на возвращение требовали передать в собственность корейского правительства его огромный особняк в Токио. Ли Ын на это не шёл, и только в 1963 г., уже после свержения Ли Сын-мана, тяжело больной Ли Ын, Масако и их сын Ли Ку смогли вернуться в Сеул. Когда самолёт уже заходил на посадку в Сеуле, у Ли Ына произошёл инсульт, от которого он так никогда полностью и не оправился. В корейской столице Ли Ын поселился в одном из королевских дворцов, часть которого по-прежнему оставалась собственностью экс-королевской семьи.
Последний официально провозглашённый наследник корейского престола, Ли Ын, умер в 1970 г. и был торжественно похоронен на родовом кладбище. По распоряжению президента, на его похороны была отправлена рота почётного караула, а немалые траурные расходы взяло на себя правительство. Его жена, принцесса Масако, принявшая корейское гражданство, надолго пережила своего мужа и умерла в Сеуле в 1989 г. До самой своей смерти она продолжала жить в дворцовой резиденции Наксончжэ.
Сын Ли Ына и Масако, нынешний глава корейской экс-королевской фамилии Ли Ку (р.1930) оказался довольно непутёвым человеком. Окончив престижный Массачусетский Технологический Институт (MIT) в США, и женившись на американке русского происхождения, Ли Ку получил американское гражданство. В 1963 г. он вместе с родителями приехал в Сеул, где работал по специальности, как инженер-строитель, и одно время руководил небольшой строительной фирмой. В конце 1970-х гг. фирма прогорела, и наследник бежал в Японию, после чего следы его были потеряны всеми – даже его матерью. Только через несколько лет Ли Ку вновь дал о себе знать, а в 1996 г. он опять ненадолго вернулся в Корею. О его возвращении тогда писали многие газеты. Однако жизнь на родине предков у принца почему-то не заладилась, и вскоре он опять уехал в Японию, в которой живёт и сейчас.
Из всех внуков короля Кочжона в Корее в настоящее время проживает только один – Ли Сок. Когда-то он был известным певцом, а последнее время взял на себя обязанности полуофициального представителя рода Ли в Корее. Нельзя сказать, чтобы Ли Сок относился к числу звёзд первой величины на корейском политическом небосклоне, однако слышали о нём многие.
Ни о каком реставраторски-монархистском движении в современной Корее речи не идёт. С точки зрения конфуцианских традиционалистов, потеряв власть, династия Ли также потеряла и «мандат Неба», так что восстановление её на престоле не просто бессмысленно, но идёт против явно и недвусмысленно выраженной воли высших сил. Других же претендентов на престол тоже не наблюдается. В Южной Корее не существует никаких, даже самых маргинальных, организаций, которые ставили бы перед собой задачу восстановления монархии. С точки зрения подавляющего большинства корейцев, монархия – это не более чем архаическая экзотика, и даже мысль о её восстановлении вызывает смех.
Ким Ын-сэн или Унг Саинг Ким? О русской транскрипции корейских имён и названий (или, скорее, об её отсутствии).
В последнее десятилетие «корейское присутствие» в России стало ощущаться всерьёз, и корейские товары стали всё чаще появляться в русских магазинах, а корейские имена – на страницах русских газет. Однако, как заметил, наверное, любой внимательный читатель, сплошь и рядом имя одного и того же человека (или название одной и той же компании) записывается по-русски самыми разными способами. Желающим я могу посоветовать, например, провести маленький эксперимент и попытаться найти в серьёзных русских справочниках такую, казалось бы, всем хорошо известную компанию как «Самсунг». Заверяю: ни в одной серьёзной книге, написанной профессиональным корееведом-экономистом, Вы такой компании не найдёте. На страницах таких книг, правда, не раз будет упомянута другая компания – «Самсон», но далеко не все поймут что это – та же самая фирма «Самсунг», только в другой (кстати,
Итак, с передачей корейских имён и названий по-русски далеко не все в порядке. Я бы, пожалуй, даже сказал, что история передачи корейских имён, корейских географических названий, и, особенно, названий корейских компаний в русской печати – это история ошибок и недоразумений. Когда я вижу в газете или в популярном журнале правильно написанное корейское имя, я просто удивляюсь этому. Впрочем, удивляться мне приходится редко: подавляющее большинство имён передано с ошибками.
В чем же причины такой ситуации? Причин этих много. Начну с того, что фонетические системы русского и корейского языков очень отличаются друг от друга. В корейском встречаются звуки, которым в русском просто нет аналогов. Например, в корейском языке есть два звука «о», два звука «н», два звука «ё», часто встречается специфический звук, который обычно передаётся как «ч», но в действительности от него весьма отличается (на русский слух он звучит то ли как «ть», то ли как «чь», то ли как «дьж»). Человек, который сам не владеет корейским, едва ли сумеет на слух отличить «огубленное О» от «неогубленного О» или «заднеязычное Н» от «переднеязычного Н».
Поскольку до начала шестидесятых годов даже среди работавших в Корее журналистов и дипломатов корейский знали немногие, то и записывались корейские имена по принципу «как слышится», то есть – весьма неточно. Соответственно, в таком искажённом виде появлялись они и в наших газетах и книгах.
Вдобавок, на протяжении почти столетия – с 1870-х и до 1960-х гг. – профессиональных корееведов в России было очень мало, а переводчиками и посредниками при всех контактах с Кореей неизменно служили многочисленные советские/российские корейцы. Они внесли немалый вклад в развитие советско-корейских связей. Большое им за это спасибо, однако надо помнить, что советские корейцы говорят на особом диалекте. Иногда они сами думают, что это, дескать, «испорченный» от долгого проживания за рубежом корейский, однако это совсем не так. В корейском языке множество диалектов, которые очень непохожи друг на друга. В последние десятилетия «правильным» корейским объявлен диалект столицы – Сеула, а советские корейцы просто говорят на другом диалекте, который был распространён в тех местах, откуда в Россию когда-то отправились их предки, то есть на диалекте северо-восточной провинции Хамгён, пограничной с Россией (это не относится к корейцам Сахалина – недавним выходцам из южных провинций Кореи). Считать этот говор «испорченным» нельзя, наоборот, он даже сохранил некоторые древние особенности, утраченные в сеульском диалекте. Однако этот диалект отличается от сеульского корейского примерно так же, как русский от украинского (если даже не больше).
Понятно, что русские, а потом – и советские чиновники и дипломаты обычно записывали имена и названия так, как их произносили работавшие с ними переводчики. Один из многих примеров – история очень распространенной корейской фамилии «Цой». В сеульском диалекте она произносится как «Чхве», в то время как в провинции Хамгён сохранилось более старое произношение, которое русскими буквами можно примерно передать как «Цхой». Под влиянием «советско-корейского» произношения всех обладателей этой фамилии у нас и окрестили «Цоями».
Эти две особенности – отсутствие подготовленных корееведов и влияние северо-восточного диалекта, на котором говорило большинство переводчиков – и привели к тому, что вплоть до начала шестидесятых годов имена корейцев появлялись на страницах советской печати в малопонятном виде, так что сами корейцы (особенно в Сеуле) зачастую, прочтя записанное по-русски корейское имя или слово, просто не могли понять, о ком или о чём идёт, собственно, речь. Достаточно напомнить в этой связи имена некоторых северокорейских политиков, которых тогда часто упоминали в нашей печати и которые, наверное, до сих пор памятны некоторым нашим читателям старшего поколения: Цой Ен Ген (упрощённый вариант – Чхве Ён Гон, точный – Чхве Ён-гн), Ким Ир Сен (упрощённый вариант – Ким Иль Сон, точный – Ким Иль-снъ), Пак Ден Ай (упрощённый вариант – Пак Чжoн Э, точный – Пак Чжн-э).
Вскоре после войны в СССР была разработана система научной транскрипции корейских слов. Автором её был ленинградский лингвист А.А.Холодович (несколько позднее она была модернизирована москвичами Л.Р.Концевичем и Ю.Н.Мазуром). Назвать эту систему идеальной нельзя, однако она предлагала более или менее стандартную схему транскрипции, при которой одно и тоже корейское имя или название всегда записывалось одинаково. Это, собственно, в первую очередь и требуется от транскрипции. Правда, на практике в неспециальных изданиях стал использоваться её упрощенный вариант, в котором не отражаются различия между двумя звуками «н» и двумя звуками «о», существующими в корейском языке.