Быть любимой
Шрифт:
— Здесь не буду, а дома буду.
«Ну, дома ты много не наработаешь», — злорадно подумала Света.
— Не хотите, кстати, подключиться? Все лучше, чем в курилке последнее здоровье терять.
«Последнее здоровье!» — больно и гулко отозвалось у Светы в душе.
— Обойдусь!
— Ну что это за жизнь — без того обойдусь, без сего обойдусь… А так — все лишняя сотенка в кошельке и морщин поменьше.
Света промолчала, кровожадно предвкушая будущие Нинины неприятности.
Через пару дней, когда до Пеструха дошла Светина докладная, а у Пеструха дошли
День прошел в молчании. Нина делала вполне легальный перевод, и придраться было не к чему. Света лишний раз напомнила, что обеденный перерыв у нее — полчаса.
— Я, в отличие от вас, как всегда, уложусь в отведенное распорядком дня время. Девяносто девять процентов людей опаздывают всегда. Я отношусь к тому одному проценту, который не опаздывает никогда. По-моему, вам это известно.
Сейчас Света особенно досадовала на эту мерзкую черновскую привычку — никогда никуда не опаздывать. Чернова говорила, что и сама удивляется этой своей особенности: оказываться в нужном месте ровно за три минуты до назначенного срока. Не за одну и не за пять — а именно за три. Если бы Нина опаздывала, а Света — нет, то можно было бы написать бумажку и про это…
На следующее утро Света застала Нину ваяющей какой-то документ.
— Что вы там пишите?
— Объяснительную на вашу «телегу».
— А вы ее еще не написали? — язвительно осведомилась Света.
— Нет, Пал Никанорыч дал мне три дня. А я решила воспользоваться этим, как говорят журналисты, информационным поводом, чтобы высказать свое мнение об обстановке в отделе. Например, если мне нельзя делать левые переводы, можно ли мне делать контрольные работы для творожковских шлюшек? А?
Она оглянулась на Свету, которая так и стояла у открытого шкафа, полуодетая.
— Или можно ли считать служебным заданием написание любовных писем для вашей тетки? Это международный отдел или мастерская эротического романа?
Про эти события Света совершенно забыла. Контрольная для очередной Димкиной зазнобы пролежала у нее на столе два месяца. Несколько раз у них с братом доходило до крика, когда он в очередной раз напоминал ей об этой потертой брошюрке. И хотя контрольная была даже не вузовская, а каких-то второсортных английских курсов, Света не могла заставить себя взяться за нее и в конце концов спихнула Нине.
Теперь Света была выбита из колеи и взбешена.
— Не думаю, что Пеструху будет интересно об этом читать.
— Если об этом напишете вы — да, это будет неинтересно. Вы эту «телегу» даже чисто технически толком забацать не сумели — вон, три опечатки на полстраницы и формата нет. А я-то пописать горазда, сами знаете, так что
Света, сидя за своим столом, со все нарастающим беспокойством слушала, как резво прыгают по клавиатуре Нинины пальцы, и мучительно соображала, имеет ли она право потребовать объяснительную для ознакомления. Наконец Нина закончила свою поэму в прозе и выдала ее на печать. Листов, судя по звуку, было аж четыре.
«И что ж она там такого наваяла — на четыре листа?!»
Света чувствовала, что готова вскочить, схватить с принтера эти омерзительные листки и прочесть. Но она сдержалась.
Нина взяла файл, засунула туда свое творение и, сказав медовым голоском: «Я спущусь в приемную, если не возражаете», вышла.
Тут Света придумала, что делать. Она позвонила секретарю Наташе и попросила черновские бумаги сразу Чебурашке не отдавать. Та согласилась, и, не дожидаясь, когда вернется Нина, Света бросилась вниз, соображая, как бы ей не столкнуться с Черновой у лифта, а хуже того — в приемной, если она там задержится.
В директорском предбаннике Света, холодея от ужаса, прочла, как Нина, кроме случаев с контрольной работой и любовным письмом, на целую страницу описывала то, как она, по заданию Светы, сочинила благодарственное письмо слесарю-гинекологу, латавшему ее износившееся дамское оборудование. Света со страниц объяснительной представала сексуально невоздержанной бабой, которая только и умеет, что раздвигать перед мужиком ноги, а вот с тем, чтобы связать два слова — не важно, русских или английских, — у нее большие проблемы.
Нина, без малейшего смущения, назвала это благодарственное письмо «новым видом эпистолярного жанра» и попросила директора объяснить ей, допустимы ли подобные «задания» в солидной фирме. Кроме того, она предложила Пал Никанорычу отследить, много ли документов выходит из их отдела без заветных слов «Исполнитель Н. Чернова», если не считать бездарно и неряшливо состряпанных доносов…А переводы она-де изготовляет только в оставшееся время, не в ущерб основной работе и для расширения своего профессионального кругозора, что скорее полезно, нежели вредно для предприятия. Словом, Нина выставила Свету ни на что не годной дурой, целиком переложившей на Нину всю работу, которую та прилежно выполняет, да еще и работает над повышением своей квалификации…
Весь этот день прошел для Светы в каком-то едком угаре, перед ней проходили картины того, как Пеструх читает про эти чудовищные «письки-записьки». Смеется, наверное. Что ей сказать, если он спросит, зачем она перепоручила Нине написание личного благодарственного послания, да еще и гинекологу? Зачем она действительно попросила ее это сделать? Теперь эта ведьма пожизненно будет ее этим шантажировать…
Несколько поддержала ее милая Машенька, сделавшая ей кофе и участливо спросившая о самочувствии, но очень сильно огорчил Андрей, творожковский сотрудник. Он, в Нинином присутствии, тоже полез с сочувственными разговорами, заметив вслух, что Светлана неважно выглядит.