Быть с тобой, думать о тебе
Шрифт:
Мысли о Сильвии снова захватили меня, легли камнем на сердце.
В зале для совещаний я подключил ноутбук к Сети и проверил, все ли работает.
Когда Адзолини и Альдо, ответственный за связи с общественностью, заняли свои места, я попросил задвинуть шторы и включил видео.
На экране появилось изображение космоса. Трехмерная анимация показывала, что годовой цикл равен одному обороту Земли вокруг Солнца.
«Каччаторино» Адзолини сделал более пятидесяти оборотов, его круги вокруг
Видео закончилось, кто-то раздвинул шторы, и я увидел лицо Адзолини.
— Это принцип рекламной кампании, — заключил я.
Никто ничего не говорил, никто не улыбался.
Моя идея никого не восхитила.
Адзолини отпил воды, поерзал на стуле и проговорил:
— Видите ли, наши клиенты — семейные люди, и я полагал, что вам сообщили об этом. — Тут он бросил взгляд на Альдо, и тот немедленно уточнил:
— Это первое, что мы сделали в Милане.
Я посмотрел на Оскара в надежде, что он придет мне на помощь, но тот молчал, явно выжидая, как я стану выкручиваться.
— Я знаю это. Я подумал, что реклама обычно полна нереальных семей, которые притворно улыбаются, изображая столь же нереальное счастье. И вместо того, чтобы ради поддержания традиции ставить рядом дедушку и внука, я подумал, что получилось бы интереснее, если отправить «каччаторино» в космос.
Адзолини, не глядя на меня, произнес:
— Это ваша задача — придумывать рекламные семьи. Я же хочу видеть накрытые столы, мамаш в фартуках и тепло семейного очага, а не холодные астероиды, похожие на огромные камни в почках.
Сраженный и убитый, я не знал, что сказать.
Адзолини посмотрел на меня:
— И это все? Вы не подумали о какой-нибудь альтернативе?
У меня не было никакой альтернативы я сделал ставку на космический «каччато-рино».
Я чувствовал себя так, словно по мне проехал танк. Одна половина меня не могла не думать о Сильвии и поглядывать на телефон, вдруг на дисплее появится ее имя, другая отчаянно пыталась найти какую-нибудь идею, которая вызволила бы меня из этой чертовой ситуации.
Альдо, Оскар и Адзолини молча уставились на меня. Вот уже второй раз за сутки я поставил на кон свою жизнь.
Единственное, что мне пришло в голову, это шутка Луки: «Свинья, которая получает столько удовольствия, может давать только отличную колбасу».
Я закрыл глаза. Все выглядело настолько абсурдно, что я невольно рассмеялся. Когда же открыл их, увидел, что все смотрят на меня.
Адзолини, потеряв терпение, поднялся:
— Вернемся к этому разговору, когда у вас найдется что-нибудь получше. Всего доброго.
Альдо поспешил за ним, словно верный пес. В зале остались только мы с Оскаром.
Он помолчал немного, прежде чем окончательно добить меня:
— Я все могу
Я летел в свободном падении и не знал, за что ухватиться.
ВОСЕМНАДЦАТЬ
Я остался один в зале для совещаний, чтобы собрать свои вещи и все обдумать. Как могло случиться, что я рассмеялся в лицо Адзолини?
Черт бы побрал этого Луку с его шутками! Окажись он сейчас рядом, мог бы облегчить мое беспокойство из-за того, что я не знал, где Сильвия, что она думает и действительно ли между нами все кончено.
Оскар даже не стал ждать меня, с первым же поездом уехал в Милан.
На вокзал я отправился пешком, спешить было некуда, и мне захотелось пройтись. По дороге присел на скамью в небольшом сквере и позвонил ей.
Телефон звонил и звонил, пока не включился автоответчик. Я был вынужден отключиться.
Я почувствовал спазм в желудке, не только неприятное ощущение, а физическую боль.
Я попытался истолковать реакцию Сильвии. Может быть, она была вызвана слишком сильным и неожиданным волнением, может, Сильвия не испытывала тех же чувств, какие обуревали меня, или я что-то не так понял.
Но нет, не мог ведь я придумать все это, очевидно, что мы не просто любовники, мы делились друг с другом сокровенным, интимными вещами. Она никому не говорила о таком, даже мужу. Ясно, что дело тут не только в сексе.
Это верно, она никогда не говорила о своем муже с горечью, сожалением или со злостью. Иногда жаловалась, но без особой обиды. Может, влюблена в нас обоих, это поставило ее перед выбором, и она пришла в замешательство.
Я не сомневался, однако, что со мной она была бы счастливее.
Когда я сидел на скамье, страдая от не отпускавшей меня боли, зазвонил телефон.
— Извини, я не могла ответить тебе.
Небольшая пауза, словно никто из нас не знал, что сказать.
— Сильвия?
— Да, это я.
Опять небольшая пауза.
— Что с нами произошло вчера? — спросил я. — Не знаю.
— Сейчас сяду в поезд, после обеда буду в Милане, поговорим?
Опять молчание.
— Сегодня не могу.
— А завтра?
Снова молчание, я ожидал ответа, не торопя ее.
— Я в растерянности, просто не знаю, что делать.
— Давай увидимся.
Я молча ждал, пока она не сказала:
— Мы ведь знали, что придем к этому. Это была дорога в никуда, но мы все равно захотели отправиться по ней. Теперь уже ничего не поделаешь, хоть это и тяжело. Мы слишком далеко зашли.