Быть с тобой, думать о тебе

Воло Фабио

Играю, что называется, с открытыми картами, вынуждая и ее поступить так же.

Сильвия не шелохнулась, но мне кажется, будто ее тело стало теплее. После всего, что было между нами за эти месяцы, я уверен: она не ожидала таких слов и смущена.

Мы ни разу не произносили слово «любовь». Не потому, что ее нет между нами, напротив, это условие нашего совместного пребывания. Мы никогда не говорим о любви.

Она кладет руку мне на голову и слегка от страняет:

— В каком смысле?

Из всех возможных

ответов этот я ожидал услышать меньше всего.

Поднимаю голову и смотрю ей в лицо. Глаза у нее закрыты. Спрашиваю:

— С тобой все в порядке?

— Да, — отвечает она, все так же не глядя на меня. Садится на край кровати, натягивает трусики и запускает руки в свои волосы, будто собираясь поправить их. Затем поднимает с пола блузку. Надевает и застегивает.

Внезапно обстановка становится напряженной. Я тянусь к ней, цепляю пальцем резинку трусиков, тяну, отпускаю, и та громко щелкает.

Сильвия оборачивается и вдруг странно улыбается, такого выражения я еще никогда не видел на ее лице: оно будто окаменело.

— Что случилось? — Я растерян и встревожен.

— Ничего.

Вот оно, знаменитое женское «ничего», то самое «ничего», за которым неизбежно следует: «Если сам не понимаешь, бесполезно объяснять». От Сильвии я никак не ожидал такого.

— Иди ко мне. — Пытаюсь обнять ее и притянуть к себе, но она высвобождается, явно собираясь уйти.

— Мне пора.

— Как?! — Я думаю об ужине, который нас ждет, о нашей ночи, которую мы впервые проведем вместе.

— Я не могу, — говорит она, застегивая юбку. Берет косметичку и идет в ванную приводить себя в порядок. Она ни разу не посмотрела мне в глаза.

— Подожди минутку… — Встаю и преграждаю ей дорогу. Кладу руки ей на плечи.

Она смотрит мне в лицо, она взволнованна.

— Прости.

Я тотчас понимаю, что только я один хочу перейти установленную нами ранее границу.

— Я не могу, — повторяет она. — Прости.

— Прекрати.

— Что?

— Не повторяй это «прости»!

Я надеваю трусы и рубашку. Она молча смотрит на меня, потом подходит и говорит:

— Все стало сложно, не так, как должно было быть.

— С ним ты не можешь быть так же счастлива, как со мной.

— Но он остается моим мужем. Все не так просто.

Заканчиваю одеваться.

— Я не жду, что, вернувшись сегодня вечером домой, ты внезапно оставишь его. Я готов подождать, время терпит.

Смотрю ей прямо в глаза и добавляю:

— Если и ты этого хочешь.

Мне непонятно выражение ее лица, поэтому уточняю:

— Ты тоже этого хочешь?

Она, не отвечая, кладет косметичку в сумку.

— С кем хочешь быть — с ним или со мной? — настаиваю я.

— Дело не в том, чего хочу я.

— Для меня — в том. В этой комнате только мы с тобой, и ничто больше не имеет для меня значения.

Сегодня, спустя

много месяцев, мы смогли гулять, держась за руки, нам было хорошо, мы были счастливы. Она тоже была счастлива. Я не мог ошибиться, я уверен в чувствах, которые она испытывает ко мне. Я хочу быть ее мужчиной, хочу, чтобы она была моей женщиной не только ночью.

Она поворачивается, берет пальто и произносит:

— Мне пора.

— Если хочешь уйти, никто тебя не держит, — резко бросаю я, несмотря на то что на самом деле жажду обратного.

Она останавливается у двери и роется в сумке.

— Не нахожу телефона.

Замечаю его на тумбочке, беру и подхожу к ней.

— Вот он.

Она поднимает на меня полные слез глаза.

Я никогда не видел ее плачущей и не готов смотреть на ее страдание.

Я не удерживаю ее.

Стук закрывающейся двери обрушивается на меня словно гром. Я потрясен. Всего за несколько минут я перешел от полного блаженства к полной катастрофе.

Стою, оглядываюсь. Номер похож на поле битвы: подушки разбросаны по полу, тут же валяется бутылка из-под вина, бокалы небрежно сдвинуты на тумбочке… Вокруг, как и внутри меня, один беспорядок.

Я не в силах даже понять, навсегда ли потерял ее…

ДВА

Когда я впервые увидел ее, у меня закружилась голова.

Это случилось весной, в мае, когда расцветали не только цветы, но и женщины, формы которых стали угадываться под легкими одеждами. Вот уже несколько дней я просыпался в хорошем настроении, с ощущением, будто должно произойти что-то чудесное. Это повторяется каждую весну. Думаю, так выражается радость, что преодолена еще одна зима.

Этим субботним утром женился Лука, мой коллега. Не стану утверждать, будто мы с ним друзья, но что немало времени проводим вместе, это верно. Мы познакомились в агентстве и на работе часто болтаем, много смеемся, откровенничаем, но потом нигде больше не видимся.

Наши отношения не могли выйти за пределы офиса. Мне почти сорок лет, ему на год меньше, и в нашем возрасте трудно встретить человека, с которым легко подружиться. Наше сходство должно было подтолкнуть нас к общению и вне рабочего времени. Но этого не случалось.

У Луки всегда имелась наготове какая-нибудь шутка, чаще всего неприличная, но в его устах она звучала негрубо. Произнес бы такое кто-то другой, получилось бы непристойно.

Я многое знаю о его жизни, в день свадьбы смотрел на его невесту и считал забавным, что мне известно о нем такое, чего она даже представить себе не может. К примеру, Лука терпеть не мог воскресные обеды у ее родителей, находя отца слишком кичливым и заносчивым, а стряпню матери — несъедобной.

Они собирались пожениться, и его невеста так и не узнала, что однажды он почти изменил ей.