Бывают дети-зигзаги
Шрифт:
— Не обязательно. Ты решаешь.
— Да я готов здесь остаться хоть навсегда, — рассмеялся я. — Но у меня же в субботу бар-мицва. А папа тебе что сказал? Как вы с ним договорились?
— Я еще раз говорю тебе Амнон: ты решаешь.
Странный это был ответ. Он что, не понял, что я спросил?
— Феликс! А если я решу остаться на неделю? А на месяц? А если решу вообще не возвращаться в школу, останусь здесь вытворять всякие штуки по ночам?
— Это сделало бы мне самый большой комплимент, — серьезно
Я не ожидал такого ответа. Ведь не может быть, чтобы отец отдал меня ему навсегда. Маленький тревожный звоночек задребезжал у меня внутри. Обычно говорят, что он звенит в мозгу, но у меня он звенел в животе: под сердцем, чуть правее.
Феликс метался по кухне, споласкивал стаканы, развязывал и снова завязывал пояс халата, открывал и закрывал холодильник…
Я отставил тарелку и подошел к нему. Что тут вообще происходит?
— Кстати говорить, Амнон, — сказал Феликс, не поворачиваясь ко мне, — есть что-то, про что нам надо поговорить вдвоем, ты и я, прежде чем продолжаем.
— Что случилось? В чем дело?
Нет, так не честно, я не хочу, чтобы этот прекрасный сон заканчивался. Еще чуть-чуть. Один денек, ну или два. Я же все равно вернусь к субботе.
Феликс что-то искал. Нашел у себя на стуле. Газета. Сложенная вчетверо. Он метнул ее на стол прямо мне в тарелку. Да что с ним? Я должен что-то прочитать в газете? Но что?
Долго искать не пришлось.
На первой полосе краснел заголовок:
«Поиски похищенного ребенка продолжаются».
И пониже, жирным черным шрифтом:
«Полиция не раскрывает подробностей дела. Известно лишь, что ребенок — сын офицера полиции».
Под заголовком — фотография машиниста и поезда, застывшего посреди поля. И еще одна строчка бросилась мне в глаза:
«Отец ребенка возглавляет поиски. Ребенок похищен известным преступником и находится в смертельной опасности».
ГЛАВА 21
О ПИСТОЛЕТАХ И О ЛЮБВИ
Мне стало холодно. Это я хорошо помню. Холод во всем теле, будто кто-то схватил ледяные ножницы и вырезал меня из красивой, ярко освещенной картинки.
— Почему, — проговорил я. У меня не было даже сил придать этому слову вопросительную интонацию.
— Я должен рассказать тебе рассказ. — Глаза у Феликса были грустные и усталые.
— Почему, — снова повторил я, голос у меня дрожал, как газета в руке. «В смертельной опасности». На столе, между мной и Феликсом, лежал большой столовый нож. Я не мог оторвать от него глаз.
— Ты меня похитил? — выпалил я.
— Можно говорить и так. — Феликс зажмурился.
— На самом деле похитил? — Голос мой сорвался
— Ты сам хотел идти со мной.
И он прав. Я же первым обратился к нему в поезде, спросил, кто я.
— Это очень сложный рассказ. — Феликс прислонился головой к стене. — Но если ты не хочешь послушать, говори сейчас.
Я уже ничего не чувствовал. Мне хотелось умереть. Даже возвращение домой не сулило ничего хорошего. Как я покажусь отцу на глаза после всего, что натворил? Как вместить это в голову: все, что я проделывал с Феликсом, — на самом деле никакие не шалости, а самые настоящие преступления? Именно так это называется. Я совершал преступления. В голове болезненно зажужжало, на этот раз в левом глазу. Так мне и надо. Пусть болит. Но как же это вышло? Значит, отец на самом деле ничего не планировал? И даже не знает, чем мы занимались? И не придет завтра в ресторан оставить солидные чаевые солидному официанту? И я — сообщник Феликса? Почему я ему поверил? Что со мной? Кто я?
А мне ведь так понравилось совершать преступления.
— Зачем ты меня похитил? — спросил я и сам испугался этого слова.
Феликс молчал.
— Зачем ты меня похитил?! — выкрикнул я.
Феликс сморщился еще сильнее. Сейчас он был совсем старик, жалкий и слабый.
— Потому что… Я хотел рассказывать тебе историю.
— Историю? Да что ты врешь! — Я уже не мог сдерживаться. Нож лежал прямо у его руки.
— Историю о тебе, Амнон. Немножко о мне. Но главное — о тебе.
— И что ты теперь со мной сделаешь? Потребуешь выкуп?
И тут я понял. Он просто мстит моему отцу. Он вернулся, чтобы отомстить. Он все время намекал на это, а я по глупости своей не догадывался: он мстит отцу за то, что тот посадил его в тюрьму! Но я-то тут при чем? Что я ему сделал?
А я-то напридумывал: договор двух профессионалов, рукопожатие…
— Я ничего не прошу от твоего отца. Мне не нужно его деньги.
— А что тебе от него нужно?
— Мне нужно его ребенок.
— Зачем?!
Сердце мое рвалось на части. Ведь я уже любил его, я поверил, что и он меня любит, а он-то просто-напросто меня похитил! Все пропало, и ничего уже не исправить. Как я мог поверить, что отец согласился на все это безумие? Теперь-то ясно, что они с Габи только наняли фокусников, резиновую женщину и лжеполицейского с лже-арестантом. Что это такое по сравнению с выдумками Феликса? Ерунда.
— Ты хотел ему отомстить, — проговорил я с ненавистью, выделяя каждую букву. — Отомстить моему отцу за то, что он поймал тебя.
Он по-прежнему не открывал глаз, будто боялся увидеть, что между нами все кончено.
— Нет, Амнон. Я похищал тебя, только чтобы видеть тебя. Чтобы быть с тобой. Это вообще не связано к твоему отцу. Это что-то мое только к тебе.
— Да что ты говоришь! А почему именно я? Я что, знаменитость? Я обычный мальчишка! Если бы я не был его сыном, ты бы ничего за меня не получил!
— Амнон, если хочешь уходить — ты свободный. Но знай: мне важно только ты. Не твой отец. Только ты. Амнон.