Бывшая любовница
Шрифт:
– Я поклялась, что никогда не позволю себе связаться с мужчиной, похожим на отца. Что ж, значит, я такая же дура.
– Что ты имеешь в виду?
– Тебя! – почти выкрикнула она. – Каким еще образом мой отец мог завлекать стольких женщин и так отвратительно их использовать? Он – обаятельный человек, как и ты.
– У меня нет ничего общего с твоим отцом. – Он сказал это с такой горячностью, какой она у него ни разу не слышала.
– Ты используешь женщин для собственного
– Полнейшая глупость. Я никогда никого не обманывал. Никогда. Я презираю обман, – ледяным тоном ответил он.
– И все же ты используешь женщин.
– Я их не использую. Я всегда честен со своими любовницами. Не надо думать, что они ложатся ко мне в постель, не понимая, что делают.
– Меня ты использовал. Я-то думала, что я тебе была интересна как личность, а не только ради секса. Откуда мне было знать, что тебе нужен мой телефон, а не мое тело.
У Пепе перехватило дыхание.
– Я признаю, что я тебя использовал, Кара. И это не предмет для гордости. Но что сделано, то сделано. Мой брат был на грани нервного срыва. Но я считал тебя чертовски эротичной. И сейчас считаю. Я хотел секса с тобой независимо от обстоятельств.
– Тем не менее ты меня использовал. Ты можешь сколько угодно говорить, что ты не похож на моего отца, но я-то лучше знаю. Вы – два сапога пара. Ты спишь с женщинами, а затем бросаешь их, и тебе наплевать, что делается у них на душе. И на нежелательные последствия тоже наплевать. Как, например, на ребенка, – добавила она, не удержавшись.
Раздался скрежет тормозов. «Мерседес» неожиданно остановился.
Пепе выключил мотор. Он прерывисто дышал.
Наконец-то его проняло! Но Кара, как ни странно, не обрадовалась этому.
Долгое время было слышно только их тяжелое дыхание.
– Мы поедем через минуту, – мрачно произнес Пепе. – Если ты не хочешь, чтобы я оставил тебя здесь на дороге добираться самой до Парижа, то не смей больше со мной разговаривать. Молчи. Единственное исключение – если почувствуешь себя плохо.
По его голосу было понятно: он не шутит.
Глава 7
Бесполезно. Сон никак не приходил. Можно сколько угодно считать овец, но они, вероятно, лишь пренебрежительно фыркали на нее, а сна не навевали.
Кара быстро вылезла из постели и надела новый халат, который больше походил на кимоно. Алый, шелковый, он был роскошным и приятно обволакивал кожу.
Она уже три дня в парижском доме Пепе, но до сих пор не усвоила расположения комнат, за исключением кухни.
Кара почти не видела Пепе после их возвращения из долины Луары – он теперь перепоручил
– Моника в течение дня в твоем распоряжении. Она может пойти с тобой, если тебе что-нибудь понадобится.
– Куда мне идти? – ответила на это Кара. – Я не говорю по-французски, и денег у меня нет. К тому же парижские цены запредельны.
Он, не глядя на нее, пожал плечами:
– В доме есть бассейн и спа. Можешь воспользоваться, если захочешь. А если тест на отцовство докажет, что ребенок мой, тогда у тебя будет столько денег, что ты даже не сможешь их все потратить.
Кара в ответ обозвала его таким грубым словом, что монахини в монастыре, который она посещала до отъезда в Англию, лишились бы чувств.
На следующее утро ей доставили лэптоп последней модели, электронную книгу и смартфон с безлимитным тарифом.
Как же ей претит сама мысль о том, что он проявляет внимание и заботу! Достаточно того, что он привез ее в Париж на машине, а не заставил лететь в вертолете. Она не будет такой, как ее мать. Не будет прощать отвратительные поступки из-за одного глупого подарка.
Кара спустилась по винтовой лестнице и направилась в кухню. В доме было темно, но коридор освещали ночники.
Она включила свет в кухне и заморгала от ярких ламп. Непривычно находиться в таком огромном помещении размером с дом, в котором она выросла.
Где что находится, она понятия не имела, но холодильник увидела сразу – необъятных размеров американского типа. В нем вполне мог бы разместиться… морг.
Ей хотелось всего лишь теплого молока. А как она найдет кастрюлю? Билли, мать Грейс, грела им молоко, когда Кара ночевала у них.
Она услышала шорох и застыла с пластиковым пакетом молока в руке.
– Ты так поздно не спишь, сucciola mia, – произнес тягучий голос с сицилийским акцентом.
Она обернулась – к ней медленно приближался Пепе.
– Ты меня до смерти напугал, – прошипела она. Она хотела сердито рявкнуть на него, но не получилось. Трудно не потерять самообладания при виде Пепе: высокий рост, из одежды только джинсы с низкой посадкой, плотно обтягивающие узкие бедра. На загорелой с тугими мышцами груди завитки шелковистых волос спускаются к плоскому животу и ниже, к незастегнутой пуговице джинсов. Он взъерошен, на скулах – черная щетина, такая же густая, как и его эспаньолка.
Грех. Ходячая, говорящая реклама греха. И искушения.