Бывших ведьмаков не бывает!
Шрифт:
Болело все — голова, руки, ноги, ребра. Даже на каторге ему не было так тяжело и плохо. Скрипя зубами, постанывая при каждом движении, он кое-как выпрямился, мешком рухнул на лавку — ту самую, заразу, подкравшуюся сзади! — и колдун провел горячими сухими руками по его избитому телу, принося неожиданное облегчение. Не прошло и минуты, как об избиении напоминали лишь синяки и размазанная по лицу кровь. Ну, еще порванные порты.
— Что, — колдун смотрел почти весело, — понял теперь, кто ты есть?
— Понял. — Лясота стер со лба кровь, сплюнул на пол ту, что насочилась в рот из разбитой губы. — Служить я тебе буду, учиться согласен, только есть у меня одно условие. Просьба даже.
— Не
— Но княжна…
— Не отпущу! Одна — пусть уходит, с тобой — не пущу.
— Да вернусь я! — чуть не сорвался на крик Лясота. — Христом-Бо…
— Цыц! — Неожиданно сильный удар старческой руки свалил молодого крепкого мужчину с лавки на пол. — Не смей это имя тут поминать! Изыди! Изыди! — Старик плюнул на все четыре стороны. — Еще раз услышу — пеняй на себя!
— Но…
— Я свое слово сказал, — отрезал колдун, возвращаясь на свое место во главе стола. Книга, не дожидаясь знака, поползла навстречу. — Или одна уходит, или остается тут навеки с тобой. А тебе из моего дома хода нет!
Лясота поднялся, сел за стол.
— Вчера, помнится, ты, хозяин, говорил другое. Мол, есть условие, чтобы нам уйти вместе — если кто-то захочет нас обоих забрать с собой.
— Помню, — нахмурился старик. — Сказанного не воротишь, и слово мое крепко. Да только это когда еще будет. Смирись!
Лясота кивнул. У него вдруг мелькнула шальная мысль, что в таких книгах написано много всего — в том числе и то, как одолеть колдуна-хозяина. Если бы только вычитать… Но он поскорее загнал эту мысль подальше, пока старик ни о чем не догадался.
18
Вот уже третий день Юлиан Дич приходил на службу с одной мыслью: как отыскать того человека, которого он повстречал на борту парохода «Царица Елизавета». Умевший видеть невидимое, дознаватель-инквизитор почувствовал его спящую Силу. Поразмыслив на досуге, он понял, что его так привлекало в том мужчине — его возраст. На вид незнакомец был уже в возрасте — обветренная кожа, морщины, обильная седина, — и в то же время он был еще молод, моложе самого Юлиана Дича. Не старше тридцати. В эти годы Сила, если она есть, уже пробудилась и развилась. Более того, она впервые и появляется у кого в двенадцать, а у кого в четырнадцать лет. Даже есть такое уложение, что девушка моложе тринадцати годов ведьмой не может считаться. Не проснулась Сила до шестнадцати годов — не проснется и позже, значит, ее нет и нечего надеяться. Но как так случилось, что у мужчины тридцати годов она спящая? Тут что-то не так. Тут была загадка, а Юлиан Дич не любил загадок.
Издавна в Третьем отделении вели картотеку, куда заносили имена и фамилии всех людей, обладавших волшебным даром. Писали, как зовут, кто и откуда, какая у него Сила, да где и кем тот человек служит. Давали словесный, а иногда и рисованный портрет. Уже лет двадцать как подобные записи велись не от случая к случаю, а систематически. И в империи и в сопредельных странах все обладавшие даром мужчины и женщины были известны наперечет. Юлиан Дич в свое время стоял у истоков создания картотеки и помнил многих из нее.
А есть ли Петр Михайлик там?
Юлиану Дичу понадобилось не так уж много времени, чтобы убедиться в том, что никакого Петра Михайлика среди нескольких десятков наделенных Силами мужчин и женщин нет. Но неудача его не обескуражила. Он уже догадался, что имя это вымышленное, и начал поиски сначала.
Перво-наперво отобрал всех мужчин и выделил тех, кому на данный момент могло быть около тридцати лет. В картотеке таковых обнаружилось всего девятнадцать. Перечитав словесные описания каждого, Юлиан Дич остановился на
Внимательно перечитав надпись на карточке, старший дознаватель-инквизитор Юлиан Дич отложил ее в сторонку, даже не глядя на имя, выведенное на ней. Александр Травникович. Его бывший ученик. Все вставало на свои места, и Юлиан Дич снова ощутил горячее желание пообщаться с этим человеком.
Вот только где его теперь искать?
Зайдя под навес дровяного сарая, Лясота подавил вздох. Толстые поленья были накиданы беспорядочной кучей, как будто их вовек не касался топор. А ведь только вчера и позавчера, как и третьего дня, он исправно махал топором, а потом укладывал поленья одно к одному. Трудился так, что ныли приученные к кайлу плечи и спина, а руки тряслись, хоть муку просеивай. А дровами дело не ограничивалось.
Вообще-то работы в хозяйстве старого колдуна было не так уж и много. Наколоть дров, натаскать в две огромные бочки воды из ручья, карабкаясь с полными ведрами по склону, вычистить конюшню и засыпать в ясли овес и сено, поставить ограду, набрать растущих поблизости целебных трав по указке хозяина и повесить их сушиться на чердаке. Ну и расставить в сенях бочки, бочонки и мешки так, чтобы не мешали ходить. Лясота от работы не бегал, без удовольствия — кому же охота в неволе быть! — исполняя все приказы. Но колдун знал свое дело, и каждое утро все начиналось сызнова. Каждое утро расколотые поленья каким-то злым чудом опять становились целыми. Каждое утро в пустой конюшне грязи было чуть ли не по колено, вода из бочек исчезала, а ограда оказывалась разобранной. Лясота злился на хозяина, но поделать ничего не мог и продолжал терпеть, выжидая удобного момента.
Засучив рукава, принялся за дело. Пока руки работали, мысли шли своим чередом! Было ясно, что хозяин его испытывает, что все это не просто так. Должен быть способ разорвать этот круг. Но как? Несмотря на обещание обучить черному колдовству и даже сделать своим преемником, старик не торопился снова доставать черную книгу. Миновало уже четыре ночи с той, первой. Может, уроки ему будут давать только раз в неделю? Или вовсе раз в месяц? Сколько же тогда пройдет времени? Как долго ждать?
«Я ничего не помню, — билась в голове мысль. — Я ничего не могу. Все ушло, старый шаман ошибся. Именно сейчас, когда мне так надо уметь видеть, я слеп!» Колдун обещал, что Сила его проснется, когда он опять станет тем, кем рожден. Но не случится ли это слишком поздно?
Ко всему прочему добавлялась тревога за княжну Владиславу. Колдун не загружал девушку работой. Ей было дозволено бродить везде, и не раз вечером старик за ужином намекал, что для нее путь-дорога открыта, стоит лишь пожелать уйти. Но Владислава вместо этого день-деньской сидела на чердаке или держалась где-то поблизости.
Стоило ему вспомнить про девушку, как рядом послышались шаги.
— Осторожней, — буркнул сквозь стиснутые зубы. — Зашибу.
Замахнулся топором, ударив по полену. Топор вгрызся в дерево, застрял, напоровшись на сучок. Выругавшись сквозь зубы, Лясота поудобнее перехватил рукоять, чтобы расколоть чурку новым ударом, ударил колуном, разбивая пополам, раз и другой.