Шрифт:
Пролог
Валерий Большаков
ЦЕЛИТЕЛЬ-6
Пролог
Пятница, 1 октября 1976 года. Вечер
Москва, проспект Вернадского
Осень качается в зыбкой ничьей — вянущая зелень уступает скорбной желтизне. Выцветшие, иссохшие листья опадают, беззвучно кружась — и запускают печальные ассоциации.
Всё сущее тленно, стало быть, тщетно. Имея разум, сложно смириться с окончательностью бытия. Разве души человечьи не подобны облетевшей
Меланхолично глянув в вышнюю синь, подернутую пухлыми облачками, я дернул уголком рта:
«Тебе ли горевать, попаданец?»
Дрожал на ветке седой, морщинистый листок, треплемый ветром жизни. Вот-вот слетит, порхая в последнем штопоре! И вдруг — та-там! — снова зацвел…
— Миха!
Всю философскую маету разом выдуло из головы — грузной трусцой перебегая улицу Кравченко, меня догонял Андрюха Жуков. Всё такой же шумный, налитой здоровьем увалень с румянцем во всю пухлую щеку. Суровые будни студента МАДИ ничуть не убавили в нем озорного жизнелюбия.
— Здорово, первокур! — шумно налетел Дюха, мигом создавая вокруг себя зону хаоса. — Тоже к Альке?
— К Тимоше, — коварно ухмыльнулся я, но проверка на ревность не зашла — одноклассник лишь отмахнулся своим драгоценным "Грюндигом".
— А мы на «картошку» ездили! — радостно выпалил он. — Только вернулись, недели не прошло. Знакомился с курсом в естественной обстановке! И с преподами — нормальные дядьки, кстати. Ха-ха-ха! Представляешь, — еще сильней оживился Дюша, — я вчера декана не узнал! Весь такой из себя, при галстуке, а я-то привык, что он в фуфайке, да в сапожищах… — внезапно остановившись, Андрей смерил взглядом «плюсик» — высотный Дом студента. — Так это они здесь, что ли? Ничё себе… — уважительно затянул он, тут же расплываясь в умиленной улыбке: — А Тимоша хитренькая такая! Даже не сказала, что в МГУ поступает! Я на нее обиделся тогда… Целый час не разговаривал! А Ефимова? Тоже… штучка! «Ой, боюсь! Ой, не сдам!» Ага… Я чуть не оглох, когда они позвонить соизволили! Визжат, орут, рыдают… «Прошли! Прошли!»
— Праздник у людей, — улыбнулся я. — Пиршество духа. Сам не ожидал, что решатся! Нет, молодцы девчонки. Я теперь в универ мимо филфака хожу — знакомые личики!
— Будто перешел в одиннадцатый! — хохотнул Дюха, начиная понемногу суетиться и вздрагивать, будто в ознобе.
— Давно Зиночку не видел? — понимающе спросил я.
— Больше месяца, — вытолкнул Жуков. — Знаешь, такое ощущение дурацкое… Боюсь!
— Этот страх лечится…
Я вошел в стеклянный вестибюль ДСВ и резво одолел пару ступенек. За столом напротив полочек для писем восседала вахтерша — величественная, неприступная бабуся в очках и в платочке, отдаленно смахивая на Авдотью Никитичну.
— Здрасьте, теть Дусь! — сказал задушевно.
— Здра-авствуй, Миша! — пропела вахтерша.
Я не однажды миновывал Евдокию Панасовну, не имея в кармане даже временного пропуска. Но и мысли не допускал, будто причиной тому — мощь моего обаяния. Не-ет… Наверняка вахтерша сотрудничает с КГБ, и ее там просветили насчет студента Гарина. Однако и наглеть, изображая особо важную персону, тоже не
— Нам бы в тринадцать-ноль-пятую… — я подпустил в голос заискивающих ноток.
— А шо там? — дюже заинтересовалась тетя Дуся.
— День рождения! — провозглашаю торжественно.
— Да-а? У Тимофеевой, что ли? Или… темненькая такая… У Ефимовой?
— У меня, — скромно улыбнулся я.
— Поздравля-яю! — залучилась бойкая старушка. — Проходите.
Из лифтового холла вынесся торопливый, сбивчивый цокот каблучков.
— Ой, Мишечка!
Альбинка, донашивавшая коричневое школьное платье, с налету обняла меня и поцеловала. Дюху, уморительно тянувшегося губами, она шутливо отпихнула.
— С Зинулькой будешь лизаться!
— Ага-а… — заныл Жуков жалобно. — Дождешься от нее!
— Дождешься! — рассмеялась девушка. Дернувшись, она крикнула, вытягиваясь и взмахивая рукой: — Ой, подождите, подождите! Не закрывайте!
Поднажав, мы успели втиснуться в кабину лифта.
— Вам на какой? — добродушно буркнул крупногабаритный студент, подтягивая к себе сумку-чувал.
— Ой, на тринадцатый!
Громила с пожитками вышел на пятом, и лифт с облегчением вознесся на «девчачий» этаж.
— Сюда! — Альбина свернула в коридор «Г», болтая и крутясь: — Мы вас из окна увидели, и девчонки меня послали, чтоб тетю Дусю умаслить! А вы уже…
— Мишечка! Мишечка! — шлепая тапками, подбежала Маша. Индийские джинсы-клеш и длинный кардиган, наброшенный на пышный батничек, «старили» ее, прибавляя пару-тройку лет, а умелый макияж закреплял «взрослое» впечатление.
— Машечка! Машечка! — отвечал я, смеясь и платонически тиская близняшку. — А Светланка где?
— В анатомичке! — испуганно округлила глаза Шевелёва. — У-ужас! Я туда как-то заглянула разок — и мне дурно стало. А Светке хоть бы хны. Зубрит латынь и копается в этих… в организмах! «Тебе разве не противно?», спрашиваю, а она, удивленно так: «Я же, говорит, в перчатках!» Представляешь?! Светка сказала, чтобы без нее начинали… Пошли, пошли!
— Иду, иду!
Меня переполняло знакомое приятное нетерпение, когда ты возвращаешься после летних каникул, и встречаешь одноклассников — всё таких же и немного других. Подросших, загорелых, отъевшихся на фруктах-овощах. А я своих школьных подружек месяца два не видел точно!
Тимоша с Альбиной заселились в двухкомнатный блок, разделяя удобства с тремя студентками истфака. Исторички куда-то ускакали, зато комната наших девчонок гудела от говора и смеха.
— И чё? — вопил Изя воинственно. — Думаешь, арабы на наших полезут?
— Ну, мон шер… — донесся голос Жеки Зенкова, тянувший жеманную иронию. — Это, смотря кого ты считаешь своими. Израильтян?
— Ты чё, совсем?!
— Блин-малина! — выразилась Рита. — Хватит вам о политике!
Во мне всё сладко сжалось при звуках ее голоса, а вот и она сама…
Девушка замерла в дверях на долю секундочки. Взмахи ресниц словно раздували темные огоньки в глазах, и вот вспыхнула ослепительная радость.
— И-и-и! — с восторженным писком Рита бросилась ко мне, целуя, куда придется. Гладкие ручки закалачились вокруг моей шеи, и я «поплыл» на волне подзабытой услады.