Ц-7
Шрифт:
– Вот об этом и надо было сразу доложить! – забрюзжал «внук патриарха».
– Да, сэр, – смиренно вытолкнул моложавый.
– О`кей, о`кей… – мягко зарокотал Рокфеллер, благодушествуя. – Это хорошие новости, Марк, очень хорошие… И отличный повод вкусить «Шато Марго» урожая шестьдесят первого года!
– О, сэр, но ваше здоровье…
– Вот за него и выпьем!
Хозяин с гостем удалились, и Степан неслышными скачками ринулся вниз, застав Чака за странным занятием – индеец заботливо усаживал вялого крепыша в костюмчике на антикварный диван работы
– Очень настырный охранник, – бесстрастно пояснил Призрак Медведя.
– Что с ним?
– Сомлел.
– Уходим! Смешаемся с туристами! Они сейчас в японском или итальянском саду…
Русский с индейцем выскользнули, а «сомлевший» страж застонал, болезненно морща лицо. Осмотрелся, не разумея, что с ним, и вскочил, пошатываясь.
В кармане у него зашипела рация.
– Джон! – воззвала «воки-токи». – Ты где?
– В малой приемной, – поспешно откликнулся охранник.
– Спустись, проверь галерею! И предупреди экскурсантов, чтоб не фотали!
– Да, сэр! Иду, сэр!
Хмурясь и недоуменно качая головой, Джон спустился на цокольный этаж. Через приподнятое окно долетал восторженный говор – туристы бродили по садовым террасам, восхищаясь и воздыхая…
Глава 9
Пятница, 2 декабря. Утро
Москва, улица Строителей
К ночи похолодало, Москву заложила ватная тишина.
Часа в два меня потянуло компотику испить. Захожу на кухню, а за окном будто развиднелось – лунный свет сливается с плавным мельтешением снегопада. Хлопья валят густо, наискосок, глуша все звуки, переписывая набело улицы и дворы.
Я прижался к подоконнику, чтобы тепло батареи ласкало ноги и живот. А вот от стекол тянуло холодом. Опадающий снег завораживал, как огонь – шатался, вихрился лениво. Порой гонимая ветром стая снежинок бросалась на окно, тихо шеберстя и бессильно осыпаясь.
Так и не отведав холодненького черешневого настою, я убрел в спальню. Часа четыре в запасе у меня точно есть…
Кровать не скрипела, но Рита тихонько вскрикивала, всё чаще, всё тоньше, пока не изогнулась, трепеща и ахая, тискаясь из крайних сил…
И вот нас снова двое – лежим рядышком, унимая дыхание, а за окном стынет чернота, сеется редким снежком. Я перекатил голову по подушке, услаждая взор чудным виденьем – Ритины груди вздымались и опадали, тычась сосками в предрассветную тьму.
«Изнемогла… – пришла на ум полузабытая строка. – Из жара страсти вернулась вновь во хлад и явь…»
– Я громко кричала? – забормотала девушка.
– Не-а.
– А то еще Наташка услышит…
– Не услышит, тут стены толстые.
– Встаем? – страдальческим голосом вытолкнула Рита.
– Да полежи еще с полчасика.
– Нет, – вздохнула моя половинка, сожалея, – так еще хуже. – Повернувшись на бочок, она ловко увернулась от лап загребущих, и звонко шлепнула меня по голой заднице: – Подъём!
– А я тогда
– Я вот тебе не пойду! – пригрозила Рита, накидывая вместо халатика мою белую рубашку, и подкатывая рукава. – Не дай бог, унюхаю… Спать будешь под мусоропроводом!
– До чего ж ты вредная… – вздохнул я, выворачивая и натягивая футболку – заношенная «ночнушка» обвисала на мне, будучи длиннее иных мини-платьев. – Ну, тогда я первый!
– Хитренький такой! – возмутилась девушка, застегивая тугие пуговки, но я уже вынесся в коридор, шлепая босиком.
Встрепанная со сна Наташа взглянула на меня диковато, словно кроманьонка, бредущая по пещере.
– Привет! – бросил я, и рванул в ванную.
– Догоню, хуже будет! – послышался милый голос из спальни.
– Ага, щаз-з!
Ну, если честно, захват ванной – это уже моя вредность. Не люблю душ по утрам. Ленюсь. Ладно, там, когда спать ложиться – Риткин носик страдать не должен. А сейчас-то зачем? Смысл? Чтобы «Ижик» насладился запахом чистого тела водителя?
– Логики – ноль целых, хрен десятых… – пробурчал я, пуская холодную. У-ух… Ледяные струи пробрали «до глубины души», как Ивернева выражается, еще одна верноподданная Мойдодыра.
А теперь горяченькой… Теплая вода ошпарила, как кипятком.
– Ми-иша! – захныкали под дверью. – Пусти-и! Я тоже хочу-у!
– Нельзя! – отрезал я, восхищаясь собственной твердостью и непреклонностью. – А то опять опоздаем!
– Ну, Ми-иш!
Зверски выпятив челюсть а ля Шварценеггер, я обтерся «полотенцем пушистым», и влез в футболку. За дверью стояла надутая Рита, изображая обиду.
«Для зачина» я нежно поцеловал лебединую шею, ощущая под губами биение жилочки, а затем задрал подол рубахи, и ущипнул за мягкое место. Радостно взвизгнув, девушка влетела в ванную.
– Как у вас хорошо… – вздохнула Наташа, отталкиваясь плечом от стены. – Светло, чисто… Я про атмосферу.
– Важней всего – погода в доме, – поднял я палец, смутно припоминая пару «Долина – Булдаков». – Яичницу будешь?
– Ага! С колбаской?
– А як же! – я открыл холодильник, доставая слагаемые завтрака, и соображая, когда же из меня выпарятся украинизмы.
– Миш, – неуверенно начала стажёрка, – мне как-то неловко вас объедать. Может…
– Не может! Чаще пленяй и ублажай мое чувство прекрасного, а уж мясопродукты я и сам куплю. Кстати, а ты почему не носишь тот батничек? Такое чудное декольте…
– Да ну тебя! – смутилась Наташа.
– Жадина ты, потому что, – горько попенял я, выкладывая на сковороду порубленные «Охотничьи колбаски». – Мне посмотреть не на что со вкусом, а ей жалко, видите ли!
Девушка стыдливо захихикала, вяло отмахиваясь, из-за чего полы халатика чуть-чуть разъехались, открывая манящую ложбинку. Я сразу заулыбался, довольный, как кот, налопавшийся сметаны. Накокал шесть яиц на скворчавшие колбаски, и уменьшил огонь. Тут главное – не упустить момент, когда белок более-менее готов, и не пережарить желток. Не упустил.