Calendar Girl. Долго и счастливо!
Шрифт:
– В смысле? Он что, попросил тебя?..
Вскинув тонкую руку ко рту, она уставилась на меня во все глаза.
– Вот чертенок, – с восторгом и удивлением выдохнула она.
– Он не просил меня выйти за него замуж.
Джуди нахмурилась и подбоченилась.
– Что?
Я покачала головой, взглянула ей в глаза и сказала то, что она хотела услышать.
– Он сказал, что женится на мне.
Женщина, посвятившая заботам о нем больше времени, чем любой другой человек – не считая разве что родной матери, ухмыльнулась.
– Я
Развернувшись, она сняла с полки сито, сковородки и прочую необходимую ей кухонную утварь.
– Что вы делаете?
Я взглянула на часы. Время перевалило за полдень.
– Готовлю вам двоим невероятный завтрак в честь возвращения домой, птичка моя.
Ну разумеется. Уж кто-кто, а Джуди всегда была готова выразить свою радость, любовно приготовив целую кучу вкусняшек. И я намеревалась съесть все до кусочка. Мой желудок начал урчать уже от одной мысли о домашней еде. С самого Техаса мне не удавалось поесть нормально, за семейным столом, не ковыряя еду вилкой и не размазывая ее по тарелке.
Я как раз наливала себе чашку кофе, когда пара сильных и теплых рук обняла меня за талию.
– М-м-м, тебя не было рядом, когда я проснулся. И мне это не понравилось.
Судя по его тону, он отнюдь не шутил. Из уст моего беззаботного, не заморачивающегося лишний раз парня это прозвучало странно. И даже более чем странно.
Рассмеявшись, я прижалась к нему. Мой висок коснулся чего-то твердого и колючего.
– С каких пор? – протянула я, не желая серьезно воспринимать его замечание.
Я не пришла в восторг от этой внезапной перемены в характере Уэса. Раньше, когда мы спали в одной кровати, тот, кто просыпался первым, старался не будить другого. Для нас это было нормой. Но сейчас все изменилось.
– Не задавай вопросов, ответов на которые не хочешь услышать, – предостерегающе произнес он.
Его голос прозвучал суровей, чем обычно. Беззаботный Уэс, которым он был всегда, все еще никуда не делся, но сейчас его сложно было разглядеть под новой мрачной маской.
Что-то кольнуло меня в висок, и, вскрикнув: «Ой!», я резко вскинула левую руку. Мои пальцы коснулись шуршащей ткани.
– М-мать! – прошипел Уэс, сжимая мои бедра.
Крутанувшись на месте, я оценила масштабы повреждений. Слева у Уэса на шее красовалась большая белая повязка, которую я заметила краем глаза, прежде чем наброситься на него, как оголодавшая нимфоманка. В ее центре виднелось алое пятно, расползавшееся все больше с каждой секундой.
– О господи боже, твоя рана. Вот блин! Мне следовало быть осторожней.
Только тут до меня дошло, что этим дело далеко не ограничивалось. Теперь, когда жажда подтвердить нашу связь была удовлетворена, я окинула его более критическим взглядом.
На груди Уэса было несколько царапин и ссадин. На одном из предплечий я
– Малыш…
Мне трудно было говорить из-за комка в горле.
– Я в порядке. Мы оба дома, и мы можем оставить это позади.
Его голос прозвучал напряженно. В каждом слове мне чудился острый, как нож, привкус гнева.
– Но ты не в порядке.
Нагнувшись, я поцеловала каждый обнаруженный мной шрам и каждую рану. Но больше всего меня беспокоила шея.
– Почему она не зажила больше?
– Рана открылась через несколько дней после операции, и пришлось накладывать новый шов. Судя по всему, надо все время валяться в кровати, чтобы не разбередить рану случайными движениями.
Он ухмыльнулся, а я нахмурилась. Пока его не было, я вела себя, как буйнопомешанная. Но ему-то пришлось раз в десять хуже. Представляю, каким милым он был пациентом.
Продолжая разглядывать его тело и заносить в память каждую из его ран, я заметила на левом предплечье Уэса что-то вроде оспин с красными воспаленными краями и струпьями в центре. Я хотела поцеловать одну из них, но Уэс удержал меня за шею и покачал головой.
– Не надо. Я не хочу, чтобы эта гадость запятнала твое совершенство.
Он сжал зубы, а его глаза казались двумя черными дырами, лишь по самому краю радужки опоясанными изумрудно-зеленым ободком.
Не слушая его, я осмотрела одну из отметин ближе. Уэс зажмурился и стиснул зубы еще крепче.
– Глаза, малыш, – напомнила я ему свою ночную просьбу. Он знал, что я все еще не пришла в себя после его похищения и что пережить случившееся мы сможем только вместе. Надо было вскрыть эти душевные раны и выпустить дурную кровь, чтобы они затянулись.
Взгляд Уэса скрестился с моим. Когда мои губы застыли в паре миллиметров от уродливой язвы, его ноздри затрепетали. Не отводя глаз, я прижалась губами к одному из шишковатых рубцов над ожогом. Если это было тем, о чем я думала – а я видела один раз, как один из громил Блейна так издевается над провинившимся должником – радикалы тушили сигареты об руки моего дорогого Уэса. Уродовали его прекрасную, обласканную солнцем кожу, оставляли вечное напоминание о том, где он побывал. Мне хотелось смыть эти воспоминания чем-то приятным.
Поэтому я сделал единственное, что могла. Я поцеловала все отметины, одну за другой, вновь присваивая его себе.
– Это тело принадлежит мне, – шепнула я ему его собственные слова, переключаясь с руки на грудь.
Прижав губы к груди Уэса, прямо над сердцем, я принялась целовать и облизывать его так же, как он делал со мной. Уэс низко, глубоко застонал, но глаз не закрыл.
– Это сердце принадлежит мне.
Я облизнулась, встала на цыпочки и обвила руками его плечи, стараясь не потревожить повязку на шее. Приблизив губы вплотную к его губам, я произнесла последние слова: