Царь-дерево
Шрифт:
Ци Юэчжай искоса взглянул на заведующего канцелярией. Недавно Цю Бинчжану пришлось дважды каяться на бюро за буржуазный стиль своей работы; в последнее время у него уже наметились некоторые сдвиги, но Ци Юэчжаю было все-таки неприятно, что Цю присоединился к нему. Почувствовав это, тот зачесал в затылке, а второй секретарь продолжал:
— Я не хочу сказать, что не обнаружилось абсолютно ничего. Факты были — и с критикой товарища Дэн Сяопина, и со сватовством для сына кулака. Но выглядело это все не так, как изображалось в письме. Прочитав третью анонимку, я подумал, что у автора есть за душой еще что-то. Если хочешь отвязать колокольчик, лучше всего
— Я полностью согласен, нужно первым делом проверить самого анонима! — снова не сдержался Цю Бинчжан. — Я давно был такого мнения…
— Я не говорил о проверке анонима, — оборвал его Ци Юэчжай. — Письма трудящихся, отражающие реальную обстановку и особенно обвиняющие наших кадровых работников, должны поддерживаться вне зависимости от того, подписаны они или нет. Их авторов нельзя «проверять» или тем более мстить им. Я говорил, что хорошо бы найти анонима и убедить его рассказать всю правду о Ли Ваньцзюе.
— Да-да, не проверить, а найти, — торопливо поправился Цю Бинчжан.
Фэн Чжэньминь вертел в руках карандаш. Только когда все высказались, он поднял голову и взглянул на присутствующих:
— Я внимательно читал эти письма и уже говорил Юэчжаю, что автор ни словом не обвиняет Ли Ваньцзюя в каких-либо гадостях по отношению к нему самому. Выходит, между ним и Ли Ваньцзюем нет личных трений. Почему же он тогда уцепился именно за эту фигуру? Может, Ли Ваньцзюй — бывший цзаофань? Нет. Или хулиган, грабитель, убийца? Тоже нет. Все это выглядит несколько странно. В письмах явно есть какой-то подтекст, «звук за словом». Если бы в самом деле можно было найти автора и поговорить с ним начистоту, это сберегло бы немало сил, но он, к сожалению, не подписался, а искать его неудобно. В Наследниково тоже, по-моему, не стоит ехать. Перед нами сейчас масса неотложных задач, и нам некогда играть с ним в кошки-мышки. Даже если мы найдем его, он может отказаться с нами разговаривать. Вот почему, если товарищи не возражают, я хотел бы вернуть эту анонимку в группу писем!
Все согласно закивали головой. Фэн Чжэньминь в последний раз повернул в руке карандаш и написал на анонимке: «В архив».
В конце того же года состоялся третий пленум ЦК КПК одиннадцатого созыва. В постановлении пленума, опубликованном во всех газетах, говорилось, что всенародное движение против Линь Бяо и «банды четырех» уже победоносно завершилось, а сейчас центр тяжести партийной работы переносится на строительство, социалистическую модернизацию. В укоме целую неделю изучали это постановление. Члены бюро чувствовали, что наступил новый переломный этап, что сами они сильно отстали от жизни. Недаром в постановлении говорилось: «Сейчас некоторые товарищи не решаются правдиво ставить и решать вопросы». Отталкиваясь от этой фразы, Фэн Чжэньминь произнес перед своими подчиненными внушительную речь и призвал их освобождать сознание людей, активизировать их деятельность.
К началу следующего года работа укома действительно активизировалась, единства в аппарате стало гораздо больше. Вскоре Центральный комитет партии издал еще одно постановление — о снятии «колпаков позора» с помещиков и кулаков. Едва это постановление было опубликовано, как во всех деревнях начались разнотолки. Одни говорили, что
По указанию партийного комитета провинции во всех уездах и деревнях еще до начала весенней страды нужно было осуществить постановление ЦК и повсюду вывесить списки реабилитируемых, чтобы поднять активность коммунаров и вдохновить их на лучшее проведение сева. Члены укома разделились по районам и чуть ли не круглыми сутками проводили этот курс в жизнь. Фэн Чжэньминю достался юго-восточный район. Приехав в народную коммуну, к которой принадлежало и Наследниково, он потребовал отчета у секретаря парткома коммуны Чжоу Юнмао и услышал следующее:
— В деревне Наследниково есть помещик по имени Ли Цянфу. Во время всех политических кампаний он позволял себе реакционные высказывания, а сейчас объединенная бригада и с него хочет снять колпак! Мы тут в коммуне думаем, что Ли Цянфу не принадлежит к тем помещикам и кулакам, о которых в постановлении ЦК говорится, что они «давно подчиняются правительству и закону, честно трудятся и не совершают дурных поступков». Он принадлежит к тому «меньшинству, которое занимает реакционную позицию и до сих пор не исправилось», поэтому реабилитировать его нельзя.
— А-а, Наследниково! — Фэн Чжэньминь сразу все вспомнил и поспешно спросил: — Что думает по этому поводу тамошний секретарь Ли Ваньцзюй?
— Он первым мечтает снять колпак с помещика! — проворчал Чжоу Юнмао. — Этот Ли Ваньцзюй очень ненадежен, что хочет, то и творит. Раньше, когда главной была классовая борьба, он числился в ней самым активным. Едва мы требовали от него докладов на этот счет, как он представлял нам целую кучу: какие вредительства чинят помещики и кулаки, как упорно партийное бюро борется с ними, каких удивительных результатов достигает. А на сей раз, получив постановление о реабилитации, он мигом ухватился за него и опять поднял шумиху: готов снять колпаки и с исправившихся, и с неисправившихся. Скажите, разве это дело?
Фэн Чжэньминь все эти дни безостановочно мотался по уезду, загорел дочерна, но чувствовал себя бодрым. Работа в последнее время шла довольно удачно — наверное, поэтому его черные глаза на квадратном лице под густыми бровями блестели особенно ярко. Он давно уже знал о разногласиях между Наследниковом и коммуной, но хотел больше услышать о позиции объединенной бригады.
— По-моему, тебе стоит как следует поговорить с Ли Ваньцзюем и послушать его аргументы. Ведь он в своей деревне ежедневно общается с этими помещиками и кулаками, так что может судить о них гораздо лучше нас!
Чжоу Юнмао покраснел от досады:
— Материалы, которые у меня в руках, тоже он присылал!
Он вынул из ящика стола пачку бумаг и начал перелистывать их.
— Смотрите. Вот материал шестьдесят седьмого года — о том, как Ли Цянфу заступался за Лю Шаоци, крича, будто его обвиняют незаслуженно. Вот материал семьдесят четвертого года — о том, как они строили сыроварню, а Ли Цянфу утверждал, что развитие подсобных промыслов — дело несбыточное, все равно что мечты жабы, желающей полакомиться лебедятиной…