Царь грозной Руси

Шамбаров Валерий Евгеньевич

А Москву об этом плане известил не кто иной как… Девлет-Гирей. Убеждал, что он противник таких действий, что это он предотвратил османское вторжение, предлагал заключить союз. Но и хан лгал. Пугая царя турецкой угрозой и выставляя себя «другом», он старался лишь выманить за это «подарки», а заодно заморочить русским головы и убаюкать их — в это самое время Девлет-Гирей готовил совместное наступление с Сигизмундом… И осенью 1564 г. загрохотало по всей границе. Радзивилл и Курбский с 70-тысячной армией двинулись на Полоцк, корпус Сапеги на Чернигов, отряды Полубенского атаковали в Ливонии.

Ну а когда царь направил полки на запад, хан бросил 60 тыс. конницы на Рязанщину. Войск здесь почти не было.

Спасли положение Алексей и Федор Басмановы, находившиеся в своем поместье. Они с дружиной слуг разбили татарскую разведку, узнали, куда идет орда, успели прискакать в Рязань и поднять жителей на оборону. Ожесточенные атаки крымцев были отбиты. А потом хан узнал, что к Оке выступили царские рати, и увел свое воинство, нахватав пленников. Лишь ширинский мурза Мамай задержался под Пронском, увлекшись грабежами, и поплатился, 3 тыс. татар перебили, 500 взяли в плен.

Атака на Полоцк также была отражена. Даже горожане, всего полтора года находившиеся под царской властью, успели оценить, насколько она лучше панской. Вместе с ратниками они вышли на защиту. Меткий артиллерийский огонь косил нападающих. А царь уже ждал, что неприятель обрушится на Полоцк. Сама логика подсказывала, что Литва после победы под Улой и измены Курбского, знавшего все военные секреты, должна перейти в наступление. Иван Васильевич правильно оценил, куда нацелится удар, и заблаговременно расставил на границе полки казанского царя Симеона, Пронского и Серебряных. Теперь они пришли в движение, заходя литовцам в тыл. Узнав об этом, Радзивилл поспешил отступить. А русские, преследуя его, еще и захватили крепость Озерище.

Под Черниговом войско Василия Прозоровского разбило Сапегу. В Ливонии литовцы одержали победу над Иваном Шуйским и Шереметевым, но когда вторглись на Русь, их отбили от Красного. А воевода Бутурлин с конницей совершил рейд под Венден, Вольмар и Ранненбург, взяв 3 тыс. пленных. Грандиозная операция завершилась полным провалом. Но Сигизмунд все еще не желал угомониться, дал Курбскому 15 тыс. солдат и направил на Великие Луки. На королевской службе князь особой доблести тоже не проявил. В бои не вступал, городов не брал, зато разграбил и выжег вокруг Великих Лук все села, храмы, монастыри. Причем набег отличался исключительной жестокостью. Курбский и его орда наемников даже в плен крестьян не угоняли, терзали и резали всех подряд. Не щадили ни старых ни малых, женщин убивали после глумлений и надругательств, хозяев после пыток, вымогая деньги…

И в такой обстановке Ивану Васильевичу вдруг стало известно, что среди знати зреет еще один заговор! Он знал, кто в нем состоит. Узнал и о том, что готовится убийство всей его семьи… Вот и прикиньте, что же ему оставалось делать? Арестовать, судить? Все опять кончится ничем. Приказать устранить врагов без суда? Один раз он уже получил конфронтацию со всем боярством. Да и сколько можно? Неужели он не государь в своем государстве? Нет, он решил… уехать. Куда глаза глядят! Царский двор засобирался на богомолье. Но сборы были необычными. В обозы грузили всю казну, святыни — кресты и иконы. Объяснений не давалось. Озадачены? Не понимаете? Ну и шут с вами, ломайте головы. С собой царь позвал некоторых бояр и дьяков «з женами и з детьми» и 3 декабря, благословясь у митрополита, покинул Москву.

В Коломенском остановились на две недели — грянула оттепель, распутица. Это было одно из самых любимых мест Ивана Васильевича. Место, наполненное светом и прозрачной благодатью чистого воздуха. Высокий берег Москвы-реки, откуда перед государем открывалась необъятная ширь родных лугов, лощин, перелесков. Здесь белокаменным шатром вздымался храм Вознесения Христова, построенный в честь его рождения. Храм дивный и одухотворенный. Твердо и несокрушимо опирающийся на могучем основании, а свой крест

устремляющий в бездонную высь. Раскрывающий и распахивающий эту высь святым крестом, соединяя собой земное и Небесное — так же, как обязан соединять сам царь. Здесь государь когда-то от души радовался, праздновал падение Астрахани. Здесь, в Коломенском, глядя на эту красоту, прощалась с мужем и умирала Анастасия…

И здесь же он переживал все накопившееся на душе. Это были очень трудные, очень болезненные раздумья. Мучительные, напряженные. Это был рубеж, обрывающий всю прошлую жизнь. Возвращаться в нее было нельзя. Предстояло сделать шаг в другую сторону. В какую?.. Нет, решение никак не могло быть легким. Ведь если уж отвлечься в исторические аналогии, государь оказался точно в таком же положении, в какое через 350 лет попадет… Николай II. С одной стороны, тяжелая война. С другой — «кругом измена, подлость и обман». Впрочем, ему-то пришлось вытерпеть побольше, чем Николаю Александровичу. Он испытал на себе жалкую долю сироты во власти временщиков. У него убили жену, нескольких детей. Кстати, вполне вероятно, что и в 1564 г. имела место попытка цареубийства. Например, упоминается, что у царя в те месяцы наблюдалось выпадение волос на голове и бороде. А это признак отравления ртутью — так же травили Анастасию. Известно и другое: после своего отъезда из Москвы государь стал принимать лекарства только из рук нового приближенного, Вяземского. Значит, получил основания для опасений. Да и лекарства ему раньше не требовались, здоровым был.

А выбор у Ивана IV и Николая II был по сути один и тот же. Первый путь — отречься от престола, и разбирайтесь сами, как хотите. В конце концов, царь не только глава государства, он еще и человек, его силы не безграничны. Но Иван Васильевич знал, чем это обернется. Засилье олигархов, анархия, развал — и гибель России, разрушение Православия. А он отвечал за страну перед Богом. Хотя существовал и второй путь… Когда позволила погода, государь со своим двором выехал в Троице-Сергиев монастырь, а оттуда в Александровскую Слободу. И к этому моменту выбор был уже сделан. С дороги царь начал рассылать приказы, призывал съезжаться к себе «выборных» дворян «изо всех городов… с людми, с конми и со всем служебным нарядом». Под рукой Ивана Васильевича собиралось внушительное, верное ему войско.

3 января 1565 г. гонец Поливанов привез митрополиту и боярам грамоту. Царь перечислял все вины знати и чиновников со времен своего детства — расхищения казны, земель, притеснения людей, пренебрежение защитой Руси, которую терзали все кому не лень, называл и измены, саботаж, покрывательство преступников. Объявлял, что он, не в силах этого терпеть, «оставил свое государство» и поехал поселиться, где «Бог наставит». Но он не отрекался от престола! (Да оппозиции только этого и требовалось, вмиг бы возвела на царство Владимира.) Нет, такого подарка Иван Васильевич заговорщикам не сделал. Он остался царем — и своим царским правом наложил опалу на всех бояр и правительственный аппарат. Все отстранялись от исполнения служебных обязанностей! Все дела останавливались, учреждения закрывались.

А одновременно дьяки Михайлов и Васильев привезли другую грамоту, зачитывали ее перед горожанами. В ней царь тоже разбирал вины знати, но заверял, что простые люди могут быть спокойны, на них он никакого гнева и опалы не держит. И Москва взбурлила, взорвалась. Народ поднялся за своего царя! Духовенство и бояре, собравшиеся на совещание в палатах митрополита, очутились в осаде. Люди требовали от них ехать к государю, уговорить вернуться. Москвичи и сами обратились к нему, просили, чтобы он «их на разхищение волком не давал, наипаче же от рук сильных избавлял». Обещали, что готовы своими силами «потребить» лиходеев и изменников, пусть только царь укажет — кого?