Царь и Россия(Размышления о Государе Императоре Николае II)
Шрифт:
Удивительная, исполненная благородства манера держать себя Государя покорила даже такого отъявленного врага самодержавия, как Керенский, который не один раз улавливал себя на том, что называл Государя «Государем» и «Ваше Величество» вместо хамски установленного правительством обращения «полковник».
После приведенной отметки 10/23 марта 1917 года мы в записках Палеолога более не встречаемся с фактами, так или иначе имеющими отношение к Царю и его семье, но нельзя не привести здесь преисполненного сарказма замечания его о создавшемся новом положении в противоположность старому:
«Что Россия обречена на федерализм — это вероятно. Она предназначена ему громадностью своей территории, различием рас, ее населяющих, возрастающей сложностью ее интересов. Но настоящее движение носит гораздо более сепаратистический характер, чем областной, более склонное к уступкам (областей), чем к их федерации; оно ведет не менее чем к национальному
Русская революция принимает лозунгом: Россия разрушенная и расчлененная» (Т. III. С. 279) [450] .
Оставляя Россию 4/17 мая 1917 года, Палеолог заканчивает свои столь богатые содержанием воспоминания словами: «И бросая последний взгляд назад, я повторяю себе пророческую жалобу, которой бедный мужик, блаженный или юродивый, заканчивает сцену мятежа в „Борисе Годунове“ (опере)» (Т. III. С. 348):
Лейтесь, лейтесь, слезы горькие, плачь, плачь, душа православная! Скоро враг придет, и настанет тьма, темень темная, непроглядная! Горе-горе Руси! Плачь, плачь, русский люд, голодный люд! [451]450
Ср.: Палеолог М. Царская Россия накануне революции / пер. с фр. Д. Протопопова и Ф. Ге. М.-Пг., 1923. Гл. IX. К анархии. Запись «Пятница, 30 марта».
451
Эту песнь юродивого Палеолог приводил в своем изложении; здесь приводится подлинный ее текст. — Авт.
С отречением Николая II деятельность его как Монарха прекращается, но значение его не перестает быть знаменательным; недаром же большевики признали необходимым сначала его удалить, а затем и уничтожить. Он являлся как бы живым знаменем идеи продления войны до конца и уничтожения противника; этой идее Государь служил с таким самоотречением, что призывал всех служить тому правительству, которое его низложило.
Принимая в прощальной аудиенции в Могилеве уже после отречения генерала Вильямса, он высказывает, «что теперь надо поддерживать Временное правительство, что является лучшим способом сохранить Россию для союза, созданного для завершения войны». Последними словами Государя, обращенными к Вильямсу, были: «Помните, одно только важно — только разбить германцев!» (С. 170).
Все сведения иностранцев о Государе в дальнейшем ограничиваются воспоминаниями Жильяра. В этих воспоминаниях личность Царя и Царицы и всей Августейшей семьи выявляются в необычайной красоте благородства, величия и смирения. Эту книгу следует прочесть каждому русскому человеку. Здесь приведем из нее лишь несколько строк, касающихся непосредственно интересующей нас темы.
Арестованному Государю причиняют в Царском Селе ряд ненужных и оскорбительных неприятностей.
«Однако, — пишет Жильяр, — Государь принимал все эти стеснения со спокойствием и величием души замечательными. Ни разу слово упрека не сорвалось с его уст, и это потому, что одно чувство доминировало над всем его существом, даже более сильное, чем привязанность к своей семье: любовь к родине. Чувствовалось, что он готов был простить тем, кто причинял ему эти унижения, лишь бы они оказались способными спасти Россию» (С. 182) [452] .
452
Ср.: Жильяр П. Император Николай II и его семья (Петергоф, сент. 1905 — Екатеринбург, май 1918 г.): по личным воспоминаниям П. Жильяра, бывшего наставника Наследника Цесаревича Алексея Николаевича / предисл. С.Д. Сазонова. Вена: Русь, 1921. Гл. XVII. Как смотрели на революцию в Александровском дворце. — Возвращение Государя в Царское Село.
Сверхчеловеческое величавое смирение никогда не оставляет Государя.
Когда часть Царской семьи неожиданно, ночью отправляют из Тобольска в Екатеринбург, «он кажется спокойным и находит ободривающее слово для каждого из нас» (С. 221) [453] .
Исключительная
«Мало-помалу тюремщики смягчаются от контакта с заключенными. Они были удивлены их простотой, тронуты их кротостью и подавлены их безмятежным достоинством, и скоро они почувствовали себя подчиненными тем, над которыми предполагали властвовать. Пьяница Авдиев был обезоружен таким величием души и почувствовал всю свою мерзость. Глубокая жалость заменила у этих людей свирепость первых дней» (С. 241) [454] .
453
Там же. Гл. XX. Конец нашего тобольского заключения.
454
Там же. Гл. XXII. Обстоятельства преступления, установленные следствием.
И Царь шел по своему крестному пути спокойный и ясный, подчиняясь Высшей Воле, пути Которой неисповедимы.
«Он находил, что личная инициатива, как бы она ни была мощна и гениальна, ничтожна перед Высшими силами, управляющими событиями. Отсюда у него сознание мистической обреченности, которая заставляет его скорее подчиняться жизни, чем стараться ее направлять. Это тоже одна из характерных черт русской души» (С. 172) [455] .
Но подчиненность эта шла лишь до определенного предела, до черты сознания своего долга, здесь этот скромный человек вырастал в величавый образ помазанника Божия.
455
Там же. Гл. XVI. Император Николай II.
По словам Жильяра, в половине апреля 1918 года Советы под давлением Германии порешили перевести Царскую семью в Москву или Петроград. «Целью немцев была монархическая реставрация в пользу Государя или Цесаревича при условии признания ими Брест-Литовского договора и с тем, чтобы Россия стала союзницей Германии. Этот план не имел успеха вследствие сопротивления Императора Николая II, который, вероятно, сделался жертвой своей верности союзникам» (С. 236) [456] .
456
Ср.: Жильяр П. Император Николай II и его семья (Петергоф, сент. 1905 — Екатеринбург, май 1918 г.): по личным воспоминаниям П. Жильяра, бывшего наставника Наследника Цесаревича Алексея Николаевича / предисл. С.Д. Сазонова. Вена: Русь, 1921. Гл. XXII. Обстоятельства преступления, установленные следствием.
«В то время, — говорит Жильяр, — при общем крушении России были лишь два очага сопротивления, с одной стороны, маленькая армия добровольцев, а с другой, за деревянной оградой, которая его заключала, Государь вел тоже свой последний бой. Поддержанный Императрицей, он отверг все компромиссы. Им оставалась для жертвы только жизнь, и они готовы были ее отдать, лишь бы не примириться с врагом, который погубил их Родину, отняв у нее ее честь» (С. 261) [457] .
«Император и Императрица предполагали умереть мучениками за свою страну: они умерли мучениками за человечество. Их истинное величие не зависело от их Царского достоинства, а от чудесной высоты морали, до которой они постепенно поднялись. Они стали силою идеальной: даже в своей убогости они явили потрясающее явление чудесной ясности души, против которых бессильны всякое насилие и всякая ярость и которая торжествует до самой смерти» (С. 262) [458] .
457
Там же. Заключение.
458
Там же.
Этими словами заканчивает свои воспоминания близко наблюдавший Государя почтенный Жильяр.
А вот как оценивает Государя, или вернее, его дело, типичный выразитель идеологии общественности Верстрат: «После старого режима, который не позволял России развиваться и который не умел вести войны, пришел большевизм, который раздавил ее под худшею тиранией).
Она пользовалась раньше престижем столь же великим, как территория ей подвластная и в которой не заходило солнце. Теперь же она презираема даже ее друзьями, которые обвиняют ее в измене, тогда как она честно боролась и без нее они не были бы победителями. Она несчастна, но она не виновата» (С. 317).