Царь Иоанн Грозный
Шрифт:
— Лучше, — сказал он, подумав, — быть последним нищим, чем властвовать многими царствами без страха Божия!
Уже рассветало. Дьяк, погасив светильники и дописав последнее имя, задремал было на заре, но, послышав шорох, с боязнью очнулся; дверь отворилась, вошёл Иоанн.
— Все ли? — спросил он. — Где тетрадь?
Дьяк подал её с трепетом.
— Ты дрожишь? Да, ты должен содрогаться, начертывая сии строки; вот до чего довели меня ваши измены, непокорство, тайные коварные умыслы! Что это? Сорок жён, почти сряду! Много погибло их, правда, но женская красота — тленный, часто гибельный дар, и я не хотел, чтобы смерть рознила жён и мужей. Теперь они
В следующую субботу в Кирилловой обители уже совершалось поминовение по вновь присланному синодику, и в кормовой книге обители записано царского даяния по опальным две тысячи двести рублей.
Непримиримая совесть по временам расторгала перед Иоанном завесу дел его. Тогда он молился, но часто самая молитва исчезала в устах его, казалось, отреваемая невидимой силой. Опасение всё ещё представляло ему отовсюду призраки мятежа и измены.
Иоанн был уже супругом седьмой жены и помышлял о новом браке. Новая его жена царица Мария обрадовала Москву рождением сына, а Грозный вошёл в переговоры о супружестве с родственницей Елизаветы, и гордая дочь Генриха восьмого, для видов торговли и лондонской российской компании, подавала Иоанну надежду на брак с её племянницей.
Ещё протекло два года. Пора бы делать новое дополнение к синодикам, но Иоанну страшно было внести туда имя сына. Впрочем, богатые подаяния посланы были на Афонскую гору и в Иерусалим. Московские купцы с дарами Иоанна, опасаясь встречи крымских татар, избрали путь через Литву в Италию, чтобы далее ехать морем в Палестину и Грецию. Они уже достигли Литвы, где в большой корчме по виленской дороге собралось много путников; к их толкам о спорах варшавского сейма внимательно прислушивался высокий, сухощавый человек, сидевший в стороне у камина. Он, казалось, читал какую-то книгу, но не проронил ни одного слова. Это был шляхтич Фанель, ловкость и искусство которого были известны в Вильне. Канцлер Воллович использовал его во многих случаях как лазутчика. Фанель принадлежал к числу людей, добивающихся бесстыдством богатства; его презирали, хотя и щедро платили за услуги его.
Вдруг вбежал опрометью хозяин корчмы и сказал, что на двор его въехали московские купцы, отправляющиеся через немецкую землю в Иерусалим и везущие царские дары для святых обителей в поминовение царевича Иоанна. Хозяин был рад богатым постояльцам; в корчму втащили несколько мешков с серебром. При виде их забегали глаза у Фанеля; между тем со всех сторон зашумели пересказы о страшном и беспримерном событии.
Грозный наказал себя в любимом сыне своём, поразив его в гневе тяжёлым посохом. Напрасно Борис Годунов бросился удержать руку гневного отца, сам подвергаясь опасности; удар был смертелен, и, терзаемый поздним раскаянием, злополучный сыноубийца ещё в надежде умилостивить небо отправил с московским купцом Коробейниковым дары в палестинские церкви.
Путники остановились в корчме до рассвета. Фанель, не дожидаясь утра, отправился ночью в путь. Купцы, пробудясь на заре, с восходом солнца были уже в нескольких вёрстах от корчмы и, поднявшись на холмистую крутизну, въехали в густой лес. Вдруг окружило
ГЛАВА VIII
Свидание с Горсеем
Одна из башен замка Ковельского была обращена к уединённой роще, которая с крутизны спускалась в глубокую долину. Сквозь просеку деревьев открывался вид на далёкое пространство. Голубая Турия, катя быстрые светлые воды, обтекала в извилистых оборотах зелёные луга; за ними на синеющих пригорках виднелись кровли рассеянных сел. Длинным переходом соединялась башня с замком; древние стены представляли воинственные изображения рыцарей и старинных владетелей замка. Сквозь широкие окна, обращённые к западу, вечернее солнце освещало багряным сиянием галерею, и черты витязей оживлялись пред взорами Курбского, часто проходившего по галерее в уединённую башню, где в тихой беседе с мудрецами древности он на время забывал свои бедствия.
Когда возвращался он из башни в приёмную залу, то уже в отдалении едва мерцала огнистая полоса угасающей зари; сумрак ночи облекал небо; темнота и молчание царствовали в длинной галерее, и только отзывались шаги Курбского, идущего в глубокой думе по переходу, ещё незадолго блиставшему яркими тенями вечера и великолепным отблеском солнца, уже погруженному в глубокую тьму. Этот переход от света к мраку был приятен Курбскому, сходствуя с его положением, и склонял его мысли к превратности земного величия.
Однажды, когда он сидел пред окном башни, погрузившись в думы, молодой придверник прибежал сказать ему, что иностранец, прибывший из Москвы, желает его видеть. При слове «Москва» встрепенулось сердце Курбского; казалось, струя пламени пробежала в нём; всё заключалось в этом слове: и покинутое отечество, и утраченная честь, и погибшее счастье; в одну минуту представилось Курбскому воспоминание всей его жизни. К Москве ещё стремилось сердце, но укоризна язвила его... Увы, он изменил отечеству. Но он желал слышать о нём, знать, что происходит под небом его родины, чего ещё ждёт Россия от Иоанна...
Князь спешил приветливо встретить иноземца, в котором с радостью узнал учёного Горсея.
Скорыми шагами приблизился Горсей к Курбскому; весть необыкновенная была в устах его, и прежде, нежели сказал он, Курбский понял уже, что произошло великое событие. Лицо англичанина оживлялось выступающим румянцем, рука его дрожала, пожимая руку князя Курбского.
— Нет уже Иоанна, князь Ковельский, — сказал он. — Россия тебя призывает.
— Нет Иоанна? — повторил с недоумением Курбский, как будто не понимая Горсея.
Князь не думал пережить Иоанна; ему казалось, что сама смерть страшилась Грозного.
Горсей уверил его, что Иоанн уже кончил дни и предан нетлению подле праха царственных предков.
— Иоанна нет? — повторил Курбский. — Мир земле. — И в лице его выразилась минутная радость, страшная радость, так что Горсей не выдержал его взгляда и, содрогаясь, отступил.
— Скажи мне, — спросил Курбский, схватив его руку, — скажи мне, как умер он? Не разверзлась ли земля под его ногами? Гром небесный не сокрушил ли его чертоги? Какими явлениями предвестила природа это событие! Как смерть увлекла свою ужасную жертву?