Царь нигилистов 3
Шрифт:
— Есть еще цензурные циркуляры.
— Ну, знаешь! Мы же не в журнал пишем. Если мы еще будем на цензуру оглядываться, какой уж тут политсрач!
— Со мной дискутировать, значит, уже надоело?
— Ты консерватор, Никса. Ты справа от меня, а Герцен — слева. Это совсем другой срач.
— Нашел консерватора! Тонкий троллинг это про твои взгляды?
— Про взгляды это вообще ласково, троллинг начинается с расстрела на Сенатской площади. Никса, ты знал про проруби на Неве?
— С ума сойти, Сашка! Ты чего-то
— Были проруби?
— Да, но Бестужев собрал на льду войско, чтобы идти на Петропавловскую крепость, так что по ним не просто так стреляли.
— Что бы я без тебя делал! Знаешь, политсрач хорош не только бурей эмоций и невозможностью от него оторваться. Он хорош тем, что ты учишься. Ты начинаешь рыть материал, чтобы опровергнуть оппонента. Вообще, если тебе начинают рассказывать про тысячи погибших и гробы, сложенные штабелями на стадионе, надо проверять и перепроверять. Как правило, трупов оказывается раз в десять меньше.
— Саш, были трупы. Про раненых, которых живыми опускали в проруби, для меня новость, разве что дед не знал. Но то, что стреляли картечью, а потом из орудий, и Люди пытались убежать по Невскому льду — это правда. И больше тысячи погибших — правда.
— Плохо. Тогда у нас в загашнике одна Вандея. И это не самый изящный аргумент, потому что в стиле «сам дурак».
— Саша, 14 декабря было военное столкновение, мятежники стали отстреливаться. И до того их целый день увещевали и добром уговаривали разойтись.
— Но в основном наверняка погибли случайные люди.
— Да, как на любой войне.
— Все равно стрелять из пушек по толпе — это не комильфо.
— Дед очень это переживал, — сказал Никса. — Когда умерла его любимая дочь Адини, наша с тобой тетя, он сказал, что это божья кара. Она родилась в 1825-м и не дожила до двадцати.
— Это его не извиняет. Рылеев тоже раскаивался, однако его повесили, причем дважды.
— Он был одним из главных заговорщиков. А относительно «дважды» дедушка при этом не присутствовал. Он был в Царском Селе, и его просто не уведомили, что веревки оборвались.
— Никса, когда ты кого-нибудь соберешься вешать, ты уж при этом присутствуй.
— Не соберусь, ты меня убедил. После тех пятерых дедушка больше не казнил ни одного человека, за тридцать лет царствования. И ничего, монархия устояла.
— Зато были шпицрутены.
— Саша, ты словно становишься на позицию Герцена и обвиняешь.
— Я просто хочу понять, что мне отвечать.
— Отвечай, что шпицрутенов больше не будет.
— На тебя сошлюсь.
— Ссылайся.
— А отчего умерла Адини?
— От чахотки.
— Понятно. Ну, с туберкулезом я еще разберусь.
И Саша сел за ответ.
«Любезный Александр Иванович!» — начал он.
— Никса, а давай эпиграф вставим?
— Какой?
— А вот какой!
И Саша написал:
«И
Перо его местию дышит;
Прочтет, улыбнется, и снова прочтет,
И снова без отдыха пишет…
А. К. Толстой»
— А! — сказал Никса. — Тонкий троллинг?
— Он самый.
«Спасибо огромное за ответ! — продолжил Саша. — Принять Ваше предложение о публикации я никак не могу, поскольку какой бы псевдоним я не взял, меня тут же опознают по стилю.
А менять стиль я не хочу: это кожа, а не платье.
Мнение мое об «Уложении» 1845 года остается коленопреклоненным, и Вы меня не переубедите. Тут болтают, что я отношусь к нему свысока, говоря, что это «юридический шедевр» для своего времени. Это не так. Это вообще юридический шедевр. На мой взгляд, лучший европейский кодекс первой половины 19 века.
Кодекс Наполеона прочитаю обязательно, как только мой французский будет на хорошем уровне. Пока в оригинале он мне не по зубам, а русского перевода, к сожалению, я не обнаружил.
Но я слышал, что французский кодекс значительно проигрывает нашему. В «Уложении» Николая Павловича есть и сроки давности, и понятие предварительного сговора, и преступные группы, и описание разных ролей участников преступлении, и формы вины (умышленные и неумышленные преступления), и понятие неоконченного преступления, за которое наказание другое, чем за оконченное, в отличие от кодекса Наполеона. У французов даже близко ничего подобного нет.
А уж статья о необходимой обороне у Николая Павловича (ладно Второго Отделения, которое готовило «Уложение»), даст фору не только кодексам 19 века, но, думаю, что и двадцатого, и двадцать первого.
Я уж не говорю о том, что в «Уложении» 1845 года смертная казнь упоминается ровно в двух статьях: о бунте против государя и о нарушении карантинов. А в кодексе Наполеона — в нескольких десятках статей. Причем публичная.
Конечно, упомянутая 249 статья о бунте против государя резиновая, там чего только нет, но, по-моему, это такой сиюминутный трэш, принятый под впечатлением восстания на Сенатской площади.
Ужасная статья! Одна только смертная казнь за недоносительство, чего стоит! Для полного счастья не хватает только дополнения под названием: «Член семьи изменника Родины».
Но, с другой стороны, она же полумертвая. Никто ее и не применяет в таком виде.
Кстати, я читал, что революционный кодекс Франции 1791 года, составленный Лепелетье, гораздо прогрессивнее кодекса Наполеона. Последний — шаг назад по сравнению с первым. Не знаю, есть ли он в нашей библиотеке. Было бы интересно почитать.