Царь Саул
Шрифт:
— Не бойся, мы из сынов Эшраэля, — сказали ей. — Идём с нами.
Женщина продолжала коситься с выражением страха и озлобления, как попавший в силки зверёк. Когда у неё отнимали мёртвого ребёнка, она стала царапаться и пронзительно закричала дрожащим голосом. Потом ей налили в чашу воды из меха. Иссушенная зноем, почти обезумевшая от горя и голода, женщина пыталась заплакать, но слёзы не появлялись: в её глазах не хватало влаги.
— Дайте ей хлеба, — приказал Добид воинам. — А ты, Эль-Азар, понесёшь её на плече. Она лёгкая, как ребёнок.
Могучий
Добид посоветовался с седобородым Гаддиэлем, левитом Абитаром, охотником Хиямом и решил не преследовать амаликцев. Тем более ему было неизвестно число мстительных бедуинов. С ним находилось меньше трёхсот воинов. Остальные, раненые или больные, дожидались их в горном лагере. Там же прибывали женщины и дети, потому что некоторые люди бежали к Добиду вместе с семьями. Постепенно бывший пастух, а затем зять царя и тысяченачальник, превращался в вождя маленького преследуемого племени.
Возвратившись к лагерю, в дикое, щебнистое ущелье, называемое пустыней Фаран, Добид затаился. Он постоянно высылал разведчиков для наблюдения за окрестностями.
Его люди сторожили у водопоев оленей, ловили в силки и стреляли из самодельных луков куропаток, перепелов и фазанов. Они не обижали местных пастухов, гонявших по скудным пастбищам коз и овец. Наоборот, Добид приказывал хватать и наказывать разбойников, время от времени желавших поживиться чужим достоянием: овцами или плодами земледелия.
За такую добровольную защиту благодарные пастухи и земледельцы приносили в лагерь овечий сыр, кислое молоко, иногда немного ячменя и пшеницы.
Молодую женщину, найденную в разорённом амаликцами крае, Добид предложил отвести к жёнам своих сподвижников. Они жили в продымлённых шатрах, скудно питались, изнывали от трудов, тревог и внезапных походов, но не жаловались на судьбу.
Несчастную, потерявшую мужа и ребёнка, успокоили и приласкали с женской понятливостью. Её отмыли у горного ручья, нашли лишнюю рубаху и покрывало. Когда опытные хозяйки расчесали и заплели ей волосы, переодели и даже подарили бусы из точёного дерева, то все увидели миловидное существо лет семнадцати с печальными глазами и нежным плаксивым ртом.
После утреннего обхода дальних и ближних наблюдательных постов Добид с тремя воинами вернулся в лагерь. Разговаривая о том, что следует быть особенно бдительными и не прозевать приближение царских элефов, он неопределённо скользил взглядом по живописному разброду коричневых шатров.
Вот неподалёку догорает костёр, обложенный большими камнями. На камнях булькает глиняный сосуд с варевом, и сытный запах вместе со смолистым дымком приятно щекочет ноздри. Вот вышла немолодая женщина, вынесла корзину и села перебирать её содержимое — зерно или чечевицу. Потом вышла женщина молодая и стройная. Она откинула покрывало и опустилась на колени для помощи пожилой.
Кудлатый мужчина с чёрной бородой, прошитой белыми нитями,
И поэтому, едва Добид направился к шатру, в котором он ночевал, пожилая женщина оказалась рядом. Приветливо поклонилась, назвала его «господин наш Добид» и, уходя, оставила молодую, помогавшую ей у костра.
Добид удивился вначале. Он посмотрел вслед уходившей пожилой женщине и приоткрыл рот, словно хотел сказать о чём-то.
Переведя взгляд на молодую, Добид встретил чёрные, как безлунная ночь, глаза, бархатно-мягкие, полные благодарности и грусти. Довольно долго он не узнавал это бледное личико. Разглядывал тонкие брови с чёрной пушинкой над переносицей, коротковатый и ровный нос, неуверенно шевелящийся, по-детски очерченный рот.
— Как тебя зовут? — спросил он наконец.
— Ахиноам.
— Откуда ты?
«Так же зовут жену царя», — подумал Добид невольно.
— Из города Езрееля, но я...
— Как же ты оказалась так далеко от дома?
— Приехала с ребёнком и мужем к его дяде.
— А муж твой... Да, я понимаю. И дядя?
— Оба убиты. Я тогда схватила сыночка и побежала прямо через кусты и колючки. Когда люди в синих кидарах стали бросать копья, я споткнулась и упала. А когда очнулась, сыночек мой не дышал. Я подумала сначала: спит. Но он всё не просыпался. Я сидела и ждала: может быть, бог совершит чудо? Так прошло два дня и две ночи. Пока пришли наши мужчины с копьями. Они сказали: «Не бойся», но я всё равно боялась. Потом у меня забрали сыночка, он так и не проснулся. И тогда я услышала, как ты сказал: «Дайте ей хлеба...»
— Не плачь, Ахиноам. Что совершилось, того не вернёшь. Ты молода. Ты должна жить и родить много детей. Как думаешь, я прав?
Она помотала головой отрицательно, и длинные, спиралью закрученные смоляные пряди закачались у бледно-смуглых щёк. Однако она сказала:
— Да, ты прав, господин.
— В этом шатре, кроме меня, спят ещё три человека. Но если ты войдёшь в него, они сюда не вернутся. Ты останешься здесь?
— Да, я останусь с тобой, Добид, царь мой.
— Почему ты сказала «царь»? — вздрогнул Добид.
— У тебя золотые волосы. Золото на голове бывает у царей, — с наивной лестью прошептала жертва бедуинского набега.
Так Ахиноам стала женой Добида. И скоро он узнал, что она носит его дитя.
В месяц бурных ветров, когда стонали в горах деревья, скитальцы жили спокойнее обычного. Они надеялись, что при сильных дождях, прибегавших от Великой Зелени, при камнепадах, осыпях и увеличении горных потоков, Саул воздержится от преследования. Месяц бурных ветров принёс песчаную бурю из Синайской пустыни. А затем наступили месяцы произростания и зрелого колоса.