Царь Сиона

Шпиндлер Карл

Он ушел, не медля здесь больше.

За дверью дома Микя, плача, упала к его ногам и просила его принять от нее то, что муж ее у него так позорно выманил. Но он отстранил ее со словами:

— Уйди от меня, женщина, и кайся вместе с твоим мужем. Обо мне позаботится Отец Небесный.

Уходя и пробираясь среди народа, он слышал, как говорили, указывая на него:

— Вот тот, что погубил Натю и ее дитя!

Он кротко смотрел на говорившего и спрашивал:

— Кто призван судить, кроме Господа? Не осуждайте невинного,

друзья мои!

Любопытство и удивление перед таким странным поведением сделали то, что народ бежал за ним, одни с насмешками и бранью, другие — проникнутые невольным уважением.

Долговязый Маттисен, глядя на все это, ударил тестя по плечу и сказал, указывая на Петера Блуста:

— Вот настоящий апостол, так как он оставил все свое имущество и ушел искать Царствия Божия, и вот, как видишь ты меня, старый язычник, я сделаю то же и последую за ним.

— Вы себе много позволяете с отцом вашей жены, — проговорил с гневом Стратнер из Гельдерна.

Маттисен презрительно засмеялся и сказал:

— Виновата ли грязная раковина в том, что в ней помещается прекрасная жемчужина? Должен ли я благодарить соломинку за то, что на ней возрастает пшеница сам-шестьдесят?

— Ах ты, Боже мой, опять он принялся сравнивать все с мукой, из которой печет хлеб! — проговорил Стратнер со вздохом, закрывая уши руками.

Но Маттисен отнял его руки и сказал спокойно и решительно:

— Ты напрасно старался направить и меня по своему пути, старый ростовщик. Господь просветил меня, и я продал все, что имел, и оставил ремесло. Вчера я покончил со всем этим, а сегодня ухожу учиться Святому Евангелию и распространять это учение на земле.

— О, святые угодники, помогите! — воскликнул Стратнер в ужасе. — Правда ли это, дочь моя?

— Он так сказал — ответила она гладя на мужа блуждающими глазами.

Стратнер стоял, как окаменелый, и едва мог проговорить:

— Дитя мое, дитя, что случилось с тобой!

— Господь, Отец наш Небесный, просветил нас после долгой ночи невежества и мрака, — ответил Маттисен. — Как Саула; отвратил Он нас от зла, чтобы исцелить нас. Мы идем искать Новый Иерусалим, идем воздвигнуть его. Да, мы прощаемся с тобой и твоим богатством, старый мытарь и грешник.

— Прости ты, кого я должна звать отцом на земле! — сказала в свою очередь Дивара. — Да просветит и тебя также Отец Небесный.

— Но прежде, чем мы уйдем отсюда, — проговорил Маттисен, — я чувствую в душе желание познакомиться с Яном Бокельсоном, о котором здесь, в Лейдене, и далеко за пределами его так много говорят неверующие Это его дом. Пойдем. Дивара, к нему.

Стратнер бросился вперед, стараясь удержать их и умоляя.

— Не входите в этот дом. Это вертеп, в который не должны ступать честные люди. В этом доме живут раздор и стыд.

— Тем лучше, старый язычник. Сын Божий охотно посещал такие места, ибо где грех, там и раскаяние, когда наступит час.

— Дивара,

дитя мое, мое милое дитя! Ты в ослеплении порываешь все узы крови. Дивара, услышь меня! Не следуй за мужем по крайней мере в этот вертеп.

— Он господин мой, — ответила кротко Дивара.

— Стратнер, не сдерживая более своей ярости, с проклятием отвернулся от дочери и быстро удалился.

Маттисен и Дивара вошли в дом, покрытый дурной славой.

Они нашли Микю с распущенными волосами, на руках Ринальда и Ротгера.

— Помогите! — кричала она. — Спасите! Он убьет меня, он поклялся убить меня, чтобы увенчать этим все свои преступления.

В то же время предстал перед ней супруг, в легком дорожном платье, с широкой шляпой на плече и с палкой в руке, между тем как под мышкой он держал Библию.

Микя закрыла лицо. Дивара с трудом узнала черты некогда любимого ею мальчика, ученика отца, и ее глаза оставались прикованными к его лицу. Его черты оставались серьезны и строги, — в них не было ни следа безумства или гнева. Но голос его строго звучал, когда он заговорил с женой.

— Не бойся, жена! — сказал он. — Я не ищу смерти. Еще твой час не наступил. Но ты опять усомнилась во мне. Ты поверила дерзкой клевете ложного пророка и змеиным речам неверующих, а потому я отрекаюсь от тебя, уходя отсюда добровольно в изгнание. Видишь ли этот плащ на мне, видишь ли этот посох?… То и другое я принес с собой в дом твой, и только это я беру, уходя отсюда. Смирение будет моей опорой, пока не исполнится пророчество, пока Господь не вложит меча в мои руки… Будь это теперь — ты искупила бы твою вину, но… Смирение — посох мой. Исправься ты; а мне, своему недостойному сыну, укажет путь Отец Небесный.

Маттисен быстро подошел к нему и, с минуту пристально глядя на него, сказал:

— Ты будешь орудием Господней воли: дай мне братский поцелуй.

— Я давно уже знаю тебя, по духу знаю тебя, — ответил Ян, благословляя его. — Приветствую тебя, брат Маттисен!

— Благослови также жену мою. Иоанн!

И Маттисен указал на Дивару, опустившуюся на колени у ног Яна.

— Дивара! — воскликнул Ян, пораженный изумлением. — Если благословение грешника может принести благодать, прими его, Дивара.

Микя, в слезах изливая беспокойство и сомнения, выбежала за дверь. Ротгер толкнул студента и спросил:

— Как вам нравится комедия, разыгрываемая этим актером?

Но Ринальд взглянул на него с упреком и сказал:

— Вы ничего не смыслите в этом, милый друг. Этот человек предназначен совершить великое, и он на пути к этому.

Городской стражник просунул в это время голову в дверь и сказал:

— Квартальный послал меня к вам. Соседи жалуются на шум в вашем доме. Говорят, вы дурно обращаетесь с женой, гоните в дверь гостей? Я должен остановить беспорядок, а вы, мастер, пожалуйте объясниться сами…